Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - [67]
Рейно было нечего сказать. Он поблагодарил Черчилля и Эттли за поддержку, за то, что, если Франция падет, Британия не прекратит борьбу. Сказав, что две страны никогда еще не были так близки, он завершил заседание.
Известий из Парижа нервно ожидал лорд Галифакс. Британский посол во Франции, сэр Рональд Кэмпбелл, сразу же написал ему, чтобы сообщить, что Черчилль прибыл «в очень важный психологический момент, и его визит был чрезвычайно ценен»: «Он прекрасно справился с французами. Он расскажет вам об этом гораздо лучше, чем я в письме. Могу лишь сказать, что в конце заседания Верховного военного совета он произнес замечательнейшую речь о несокрушимой воле британского народа, который будет сражаться до конца и продолжит сражаться, не покорившись поработителям»[455].
Меньше всего Галифакс хотел услышать подобное. Только вчера он записал в дневнике после вечернего заседания военного кабинета, что никогда еще не встречал такого беспорядочного ума, как у Уинстона, и что он пришел к заключению, что его мыслительный процесс происходит через речь. Поскольку такой подход полностью противоположен его собственному, это очень раздражает[456].
Галифакс очень точно оценил мыслительный процесс Черчилля, но глубоко ошибался, называя его ум беспорядочным. После выступления в Палате общин 28 мая, когда он пообещал выступить вновь через неделю, ум Черчилля занимался только созданием порядка – порядка слов. Наблюдение посла Кэмпбелла, а не оценка Галифакса более соответствуют действительности. И это возвращает нас к старому другу Черчилля, Цицерону.
В книге De Inventione («О нахождении материала») Цицерон писал о естественном порядке речи, разбив его на шесть частей. Последняя часть, итоговая, представляла собой эмоциональную концовку, обычно направленную на вдохновение и пробуждение энтузиазма у слушателей[457]. Великолепнейшая речь, произнесенная Черчиллем на заседании Верховного военного совета, показала, что, как и раньше, он уже испытал концовку речи, которая войдет в историю как одна из величайших в истории человечества.
А в Лондоне уже прошел слух о том, как умело Черчилль провел переговоры с французами. Хью Далтон записал в дневнике: «Король говорит, что следует напомнить Уинстону, что он премьер-министр только Англии, а не Франции!»[458] Черчилль вернулся домой рано утром в субботу, 1 июня.
На утреннем заседании военного кабинета министры с удовлетворением узнали, что операция „Динамо“ превзошла все надежды и ожидания[459]. Эвакуировано уже около 225 тысяч солдат. Накануне лорд Галифакс встречался с американским послом, Джозефом Кеннеди, и тот сказал ему, что Дюнкерк стоит сорока обращений союзников к Соединенным Штатам[460]. Перспективы получения эсминцев стали более радужными, поскольку «ситуация в Соединенных Штатах быстро меняется»[461]. Черчиллю следует использовать эту возможность, чтобы лично написать президенту с просьбой ускорить процесс.
В Адмиралтействе Колвилл обратился к премьеру с предложением отправить картины из Национальной галереи в Канаду, на что Черчилль ответил: «Нет, спрячьте их в пещерах и подвалах. Ничего не следует отсылать. Мы победим»[462]. То же он ответил на вопрос об эвакуации королевской семьи, сокровищ Короны и даже правительства империи за океан: «Я считаю, что мы должны заставить их пожалеть о том дне, когда они попытаются вторгнуться на наш остров. Подобные разговоры недопустимы»[463].
А тем временем небо над Дюнкерком прояснилось, и немецкие самолеты продолжили налеты на порт и обеспечили воздушное прикрытие германским сухопутным войскам. Эвакуация продолжалась в том же темпе, но в этот день потери были большими: семнадцать кораблей, среди которых четыре драгоценных эсминца, плюс десять кораблей получили серьезные повреждения. На заседании комитета начальников штабов в половине четвертого Черчилль «подчеркнул, что важно продержаться как можно дольше. Немцы могут начать наступление, которое может продлиться до следующего вечера. Успех или неудача наших усилий по спасению остатков французской армии будут иметь огромное значение для нашего союза. Пока фронт держится, эвакуацию нужно продолжать – даже ценой потери кораблей»[464].
В 18:45 генералу Вейгану была отправлена телеграмма, в которой говорилось, что ситуация достигла точки кипения, и, хотя они будут держаться столько, сколько смогут, вполне вероятно, что немцы прорвутся и эвакуацию придется прекратить.
Теперь следовало подумать о гражданах Британии. Люди упали духом, начались панические настроения. Газеты писали о планах Гитлера по вторжению в страну. Военный кабинет решил, что для поднятия общественного духа Дафф Купер должен 2 июня объявить по радио, что 276 030 солдат были успешно эвакуированы. Но не это могло вселить в людей надежду. Министры тревожились, что чувствуется по дневниковым записям парламентариев Гарольда Николсона, Хью Далтона и Чипса Чэннона соответственно: «Для энтузиазма, честно говоря, мало оснований, разве что моральные. Мы потеряли все наше вооружение. Французы потеряли 80 % армии и считают, что мы их предали. Восстановление хороших отношений между армиями – серьезная проблема»
