Темные искусства - [4]
— Не равняй меня с ними, мальчик. Я очень сочувствую твоему горю.
— Да вам-то какое дело?
Она криво улыбнулась.
— Я знаю, каково это. Я потеряла родителей, когда была совсем мала. Тебе еще повезло.
— Повезло! Да уж.
— Ты крепок, у тебя есть дом и винокурни… — она втянула аромат напитка. — У меня ничего такого не было. Я была нищенкой со странным акцентом, одна-одинешенька. За буханку плесневелого хлеба или ночь под крышей платила сам понимаешь чем. Иногда…
Она умолкла, словно проглотив слова, которые собиралась произнести. Она сделала большой глоток и прокашлялась.
— Но я пробилась. Я больше не потерянная, беспомощная девчонка и никогда больше ею не буду. Поверь, я здесь не для того, чтобы попрошайничать или нажиться на твоем горе. Я готова помочь, пусть даже никто не помог мне, когда я оказалась на улице.
Макгрей скривился — то ли сочувственно, то ли раздраженно. Цыганка улыбнулась, заметив проблеск сопереживания. Вот он, ее шанс — трещина в скорлупе этого юноши.
— Ты ведь кое-что увидел, — прошептала она, и ее голос вводил в транс, как шипение змеи. — То, чему не можешь найти объяснения… Тебя даже посещала мысль, что ты и сам сошел с ума.
Макгрей молчал. Он смотрел на нее не мигая, его грудь медленно вздымалась.
— Ты видел дьявола, не так ли? Видел его рога и опаленную плоть. Видел, как он убегал. Было такое?
Макгрей едва дышал.
— Откуда вы знаете?
Цыганка положила ладони на стол — ногти на них походили на когти орла.
— Я вижу такие вещи, мой мальчик. Я вижу, что с твоей младшей сестрой случилось нечто чудовищное. Нечто невыносимо ужасное.
В этот момент дверь распахнуло сквозняком, от чего угольки в очаге замерцали.
— За такими вещами тянется след, мой мальчик, — продолжила она. — От них несет смрадом. Смрадом демонов.
У Макгрея открылся рот. Весь Эдинбург только и судачил, что о показаниях Клоустона. О том, что Фиалка[1] упомянула дьявола, писали во всех газетах. Ему хотелось крикнуть об этом, схватить эту женщину и вытолкать ее отсюда прочь, однако в глазах ее было нечто такое, от чего он никак не мог отвернуться. Она смотрела на него почти по-матерински проницательно. Цыганка подалась к нему и прошептала:
— Ты же видел, что случилось там на самом деле, так ведь? Ты видел то, что вижу я.
Холод с улицы пробирал Макгрея до костей. Он редко мерз, но все-таки поежился.
— Я вижу еще кое-что, — торопливо произнесла цыганка, будто достучаться до зябнущего Макгрея стало проще. Она улыбнулась, но уже теплой, утешительной улыбкой. — Возможно, для твоей сестренки еще есть надежда. Пока еще есть.
Макгрей напрягся всем телом; это оцепенение было словно щит, которым он сдерживал цыганку. Эта женщина говорит ему те самые слова, которые он так жаждал услышать. Тем больше причин оставаться настороже.
Он молчал, и женщина наклонилась поближе. Ее глаза тоже горели, как угольки.
— Я могу помочь тебе.
Макгрей с недоверием посмотрел на нее, костяшки на его кулаке побелели. И все же взгляд отвести он не мог.
Лицо цыганки растянулось в улыбке.
— Мы можем помочь друг другу.
1889
Пролог
— Твоя проклятая цыганка опаздывает, — рявкнул полковник Гренвиль, глядя в окно на темный сад. Он так крепко прикусил сигару, что во рту теперь было полно табачных ошметок. Он сплюнул их, развернувшись лицом к затемненной комнате, но вид присутствующих только ухудшил его настроение.
Леонора склонилась над своей ненавистной книгой по черной магии и твердила какую-то чушь, а свечи, расставленные на круглом столе, отбрасывали резкие тени на ее исхудалое лицо.
— Она придет, — произнесла девушка двадцати двух лет так отстраненно, будто сама хотела казаться призраком. Полковник Гренвиль подумал, что глупой девчонке не помешает хорошая взбучка за то, что воображает себя великой прорицательницей.
Пристроившись на краешке софы, миссис Гренвиль нервно обмахивалась веером, ритмичный шорох его перьев единственный нарушал натянутую тишину в гостиной. Она с опаской взглянула на мужа — полковник терпеть не мог ждать. Даже когда делал предложение, он встряхнул ее и заставил дать ответ по-военному безотлагательно. Тогда она сочла это очень романтичным. Но сейчас…
Она утомленно вздохнула.
Ее дедушка, старый мистер Шоу, неподвижно сидел подле нее. Он был почти невидим — за исключением белой бороды с бакенбардами и золотой оправы очков, которые отражали свет свечей. Его слабая ладонь фантомом вынырнула на свет и сжала запястье внучки, вынудив веер замереть.
— Спасибо, Гектор, — произнес хриплый голос из глубины сумрака. Голос человека, которого полковник презирал. Мистер Уилберг, одетый во все черное, был едва различим в темном углу комнаты. Он вышел на свет, будто материализовавшись из ниоткуда, и принялся расхаживать взад и вперед. Питер Уилберг был почти на десять лет старше полковника и единственный из присутствующих не боялся подвергать его авторитет сомнению. Полковник Гренвиль об этом знал и сверлил взглядом кустистую бороду Уилберга, курчавую и угольно-черную вопреки тому, что на голове его волосы были редкими и почти полностью седыми.
— Это надо будет убрать, — сказал мистер Уилберг полковнику, кивнув на табачный плевок на красном ковре.
