Темные искусства - [5]

— Катись к дьяволу, Пит, — огрызнулся полковник Гренвиль. — Это, черт возьми, мой дом!

— О, да неужели? — ухмыльнулся мистер Уилберг.

Никто не издал ни звука. Все ждали реакции полковника. Пошевелилась одна лишь Леонора, которая потянулась к мистеру Уилбергу и стиснула его руку. Ее глаза умоляли его сохранять спокойствие.

Полковник с вызовом швырнул свою сигару на пол и достал из кармана еще одну.

— Вот ты идиот, как будто нам и так тут дыма не хватает! — сорвался мистер Уилберг.

По крайней мере, с этим никто не спорил. В комнатке было душно, клубы бледного дыма витали между колеблющимися огоньками свечей.

Полковник взревел:

— Ну так вели своей проклятой племяннице затушить эти чертовы штуки!

— Нам нужно очистить комнату! — столь же громко выкрикнула Леонора, воздев руки в воздух, словно готовясь к битве за горстку свечей. Тех самых, которые ее бабушка освятила много лет назад и которые — если верить цыганке — были ключом к успеху сегодняшнего мероприятия. — Они нужны нам, чтобы поговорить с покойными!

— Тише, тише, — сказал старый мистер Шоу, прикладывая ко лбу уже насквозь мокрый носовой платок. — Все мы… все мы на взводе.

Все в комнате уловили страх в его голосе и тут же умолкли. Если спиритический сеанс пойдет как надо, то бедного старика ждет встреча с такими демонами, какие другим и не снились. Миссис Гренвиль накрыла ладонью руку отца, но тот вздрогнул и отдернул ее.

— Этот жалкий трус Бертран здесь? — спросил полковник.

Тонкий голос раздался возле входа в гостиную. Бертран стоял в дверях.

— А-ага. Я тут, сэр, простите меня. В комнате нечем дышать.

Полковник хмыкнул, бросив на него насмешливый взгляд. Бертран воплощал собой все, что он ненавидел в мужчинах: был слабым, робким, трусливым, с писклявым голосом и беспокойными руками, в которых постоянно что-то теребил. Полковник не раз говорил, что Бертрану, очевидно, не достает яиц — неоднократно тому в лицо, но дурак просто хихикал в ответ, словно это была шутка. Он вел себя по-детски, хотя был не молод; его жирные волосы, всегда разделенные на пробор и с особой тщательностью прилизанные, на макушке уже подернулись сединой. Жена полковника была кузиной Бертрана, и Гренвиля до сих пор злило, что трое его детей приходились кровной родней этому бесхребетному олуху.

— А вот и она! — сказал мистер Уилберг, выглянув в окно.

Бертран зажмурился, будто именно этого и опасался. Он присутствовал здесь исключительно потому, что тетя Гертруда только сегодня утром передумала идти на сеанс, а для обряда, по словам той цыганки, нужны были семеро.

Миссис Гренвиль поднялась, теребя свое жемчужное ожерелье, и увидела, как подсвеченный фонарем экипаж, миновав сад, подъезжает к дому. Ночь была темная: облака застлали небо такой плотной пеленой, что казалось, будто повозка плывет в бескрайней пустоте.

Она подошла к окну и случайно задела плечом мистера Уилберга — оба вскинулись от этого прикосновения. Она никогда не видела его настолько пьяным: привычно исходивший от него душок эля сегодня был куда крепче.

Полковник бесцеремонно оттолкнул ее и сам выглянул в окно: его упитанный камердинер Холт спрыгнул с козел и подал руку той, что выглядела, как тюк пестрых занавесей.

Вскоре Холт вошел в гостиную, и, когда следом вошла цыганка, все присутствующие оцепенели. Они молча рассматривали женщину, и даже полковнику пришлось признать, что было в ней что-то устрашающее.

Она была приземиста, плотно сбита, закутана в бесчисленные цветастые шали, платки и вуали. Лица ее было не разглядеть за темной вуалеткой, украшенной дешевыми кулонами, которые тихо позвякивали при каждом ее движении. От множества слоев ткани исходил острый аромат трав, перебивавший запах дымки в гостиной. На руках у нее были черные митенки, из которых виднелись лишь кончики ее толстых бледных пальцев. Каждый из них заканчивался изогнутым ногтем — она медленно перебирала ими, будто постукивая по невидимому столу.

Леонора вскочила и бросилась к женщине, схватив ее за одну из этих пугающих рук.

— Мадам Катерина, какая честь! Я знала, что вы придете.

— Я всегда прихожу к тем, кто во мне нуждается, — ответила та хриплым, чужеземным голосом.

— Или к тем, кто вам платит, — процедил полковник сквозь зубы.

Леонора повернулась к нему, собираясь возразить, но цыганка стиснула ее запястье.

— Оставь это, дитя. В этой комнате и так уже неспокойно.

— О, но я провела очищение, как вы велели, мадам! Прямо как бабушка Элис.

Полковник шагнул к Холту и рявкнул:

— Где тебя носило?

Не успел Холт раскрыть рот, как цыганка ответила за него.

— Меня задержало другое дело.

Полковник издал звучное «ха!», на что цыганка никак не отреагировала. Она стянула одну из митенок, положила ладонь на стену и медленно провела ею по дубовой обшивке. Ее длинные ногти, выкрашенные в черный, мерцали в свете свечей. Она повернулась к Леоноре.

— У тебя получилось, детка. Этого едва хватит, но мы сможем провести здесь обряд. — Она подошла к столу со свечами, и свет их проник под тонкую вуаль. Ее лукавые глаза блестели, переходя с одного гостя на другого. Только изучив их всех, она заговорила снова: — Да, едва-едва. Слишком многих здесь терзает чувство вины.