Темнота в солнечный день - [122]
Сверху и в самом деле было написано: «Лесная фея». На заднем плане был лес – довольно густой, с повисшей меж могучих сучьев паутиной, слабо пронизанный лучами заходящего солнца. Меж крайними деревьями и неглубоким прозрачным ручейком – широкая полоса густой зеленой травы, и в ней, вольно опершись на руку, лежала обнаженная Марина, в позе, исполненной самой что ни на есть здоровой эротики, бедра прикрыты высоким кустом багульника, одну грудь скрывает трава – но Митя-то прекрасно знал это тело и легко домысливал то, что обычному зрителю было недоступно. Марина смотрела – смотрела! – казалось, прямо ему в глаза, улыбаясь легко, беззаботно, весело, так, словно неведомая операция уже закончилась успешно и она впервые в жизни увидела Митино лицо.
А над ней… Над ней, на лужайке, сидел на задних лапах огромный, раза в три больше обычного, волк – красивый, светло-серый, смотрел опять-таки на Митю желтыми глазами. В его облике не было ни ярости, ни злости – скорее уж зоркая бдительность опытного стража, говорившего взглядом: «Только посмей обидеть…»
– Рубенс, – сказал Митя едва ли не завороженно. – Она ведь смотрит… Она видит…
– Ну вот как-то так у меня получилось, – сказал Рубенс с некоторой гордостью мастера. – Сам не ожидал, а получилась зрячая… Правильно угадал?
– Правильнее некуда, – сказал Митя. – Я ж верю, что все наладится…
– А ничего, что я этого волчару пририсовал? У лесных фей должны быть такие – стражи, слуги…
– Ничего, – сказал Митя. – Так даже интереснее. Будем считать, что этот волчара – это я…
– Лишь бы получилось… – сказал Рубенс.
– Получится, – подумав, сказал Митя. – Из шкуры вылезу…
– За удачную картину?
– За картину, – охотно сказал Митя. – И за картины. Я имею в виду, за твои. Рубенс, я, вообще-то, с творческими людьми мало знаком. Честно говоря, не знаком вовсе. Но газету читаю и наш литературный альманах проглядываю. Ага, проглядываю – интересного там мало. Но вкладка с репродукциями есть. А в газете опять-таки иногда пишут о выставках, с фотографиями. Но что-то ни разу я картин Виталия Веремеева не видел. Может, я не там смотрел? У тебя ж куча интересных картин. А их нигде нет. Я не большой знаток живописи, но сдается мне, устрой ты выставку вот хоть из того, что я уже видел, – и народу пришло бы немало.
Лицо у Рубенса стало определенно грустным, и Митя торопливо сказал:
– Ты извини, если я что-то не по делу ляпнул. Мало ли что можно по невежеству ляпануть…
– Да нет, Митрий, тема интересная, – Рубенс наполнил рюмки и покрошил колбасы. – Ты сам стихи пишешь, и, похоже, всерьез, – мы об этом подробнее потом поговорим… Вот и надо тебя к кое-каким раскладам подготовить, чтобы потом немного разбирался… Понимаешь, есть картины правильные, а есть неправильные. Одни принимают, а другие нет.
– Диссидентские? – уже чувствуя хмель по жилочкам, спросил Митя.
– Да нет, зациклило тебя на этих диссидентах… Я бы сказал, не диссидентские, а идейно невыдержанные. Ну, ты же хорошо знаешь бардов, я убедился. Диссидентщины им никто не шьет, просто песни идейно невыдержанные. Как и у Высоцкого. Вот и с картинами так, – он показал на «Первых людей на Луне», – идейно невыдержанно. И «Дружба и братство». И многие другие, которых ты еще не видел. А других рисовать просто не могу, рука не лежит. А чтобы устроить выставку, нужно быть членом Союза художников, а чтобы туда попасть, рисовать надо «правильное». Заколдованный круг. Иначе и не выставишься, и не продашь. Вот и приходится иногда… Короче говоря, на халтурку идти приходится. Деревенские дома культуры там, городские… В Доме пионеров я там целую стену расписал, помогли добрые люди, устроили… не видел? На первом этаже, справа от входа.
– Да нет, – сказал Митя. – Я, когда сюда переехал, уже по возрасту в Дом пионеров не ходил.
– Повезло тебе. Знаешь, в таком пафосном стиле: розовощекие пионеры планеры пускают, что-то там мастерят…
– Да насмотрелся, – ухмыльнулся Митя. – И в Миусске, в Доме пионеров, и в школе, и в пионерлагерях…
– Ну, тогда имеешь представление… Деньги хорошие, казенные, несчитаные, но так потом противно… А частным порядком картины продавать – мы до этого только при коммунизме дойдем, если дойдем… – Он не шатался и рюмку держал исправно, но пьян был крепче Мити (ничего удивительного, и начал раньше). – Вот такие декорации. По совести скажу, Митька: спиться боюсь. Уж сколько их сорвалось в эту бездну, разверстую вдали… Ладно. Когда-нибудь да повезет. Давай за удачу… Вот дядька у меня – баловень удачи. Как поймал удачу за хвост «Пограничным нарядом», так уже и не отпускал. Пограничники, комбайнеры, гидростроители – на гидростроителях он вообще здорово взлетел, врач на операции, сталевары и всякое такое… Теперь на космонавтов переключился. Сергей Веремеев, лауреат и заслуженный…
– Он здесь живет? Что-то я про такого не слышал, иначе сопоставил бы твою фамилию…
– Митька! – пьяно хохотнул Рубенс. – Станет тебе лауреат и заслуженный в Аюкане прозябать? Еще в шестьдесят шестом в Москву перебрался, после заслуженного. Долго он меня уму-разуму учил, да не в коня корм… Ты, может, что-нибудь из его видел? Копии часто по дворцам и домам культуры висят, парочка в учебниках для старших классов… Почтовая марка даже есть.
Весной 1945 года, когда до Берлина оставалось уже не так далеко, майор Федор Седых привез в расположение своего батальона девятнадцатилетнюю немку-беженку Линду, поселил ее рядом со своей комнатой и назначил ее своей помощницей. Вопиющий по своей дерзости поступок не остался незамеченным для офицеров СМЕРШа. Однако майор не обращал внимания ни на косые взгляды солдат, ни на строгий приказ Главнокомандующего. Потому что Линда обладала совершенно фантастическими способностями: глядя на человека, она могла точно сказать: будет он жить в ближайшее время или погибнет…
Каких только пасьянсов не раскладывала жизнь перед адмиралом Мазуром. И не последний ли набор карт тасует судьба где-то в Южной Америке? Не на флоте уже, а в ЧВК. Но снова не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, не разумным - богатство… Любовь - да, но кому-то еще и девять граммов в придачу.
В бестселлере А. Бушкова «Охота на Пиранью» (более 2 млн читателей) действия разворачиваются в дебрях глухой тайги, где кончаются законы человеческой морали и начинаются экзотические забавы воспаленного воображения некого нового русского, устраивающего для иностранцев тотальную охоту на людей. Однако события складываются так, что в эту паутину попадает не просто случайный турист, а проводивший в тех местах семейный отпуск капитан первого ранга из военно-морского спецназа Кирилл Мазур.
В пышных церемониальных встречах идет парадная жизнь Сварога, поочередно выступавшего в роли аж семи королей и одного великого герцога. Венценосные особы безмятежно съезжаются в резиденцию Виглафского Ковенанта — величественный замок, сейчас самое безопасное место на всем Таларе.Все вульгарные пикантности и пороки — измены, ревность, насилие и обман… — скрыты за ставнями королевских покоев. Где-то там зреет заговор, а в ответ ему — праведная месть!Пусть легкий ветерок лениво колышет многочисленные флаги, гордо реющие над королевскими резиденциями.
Под рокот надвигающегося Шторма, предшествовавшего уходу ларов в небеса и упадку на земле, Сварогу предстоит решить участь коварных веральфов. На волоске от гибели он ищет следы вероломной Дали Шалуатской. Но почему на это раз все кажется настолько простым, будто кто-то забавляется с королем королей детской игрой в догонялки?.. А теперь этот кто-то предлагает бросить кости - и... Выпадает пустышка: многогранный кубик поворачивается к Сварогу идеально чистой, как вечные льды Снежного острова, гранью.
Пока молодая правительница Империи Четырех Миров Яна-Алентевита готовится пойти под венец, лорд Сварог граф Гэйр продолжает биться над загадкой Токеранга и Горрота. Как сорвать «шапку-невидимку» с Горрота и проникнуть в логово токеретов?..Воскресшие покойники, токереты во плоти, секретные истории, извлеченные из тайных архивов, разгадка силы апейрона, обретение наследника. Вся эта повседневная королевская жизнь в светском бризе любви, который стремительно набирает силу и поднимает, поднимает Сварога… над Таларом.
Книга рассказов Полины Санаевой – о женщине в большом городе. О ее отношениях с собой, мужчинами, детьми, временами года, подругами, возрастом, бытом. Это книга о буднях, где есть место юмору, любви и чашке кофе. Полина всегда найдет повод влюбиться, отчаяться, утешиться, разлюбить и справиться с отчаянием. Десять тысяч полутонов и деталей в описании эмоций и картины мира. Читаешь, и будто встретил близкого человека, который без пафоса рассказал все-все о себе. И о тебе. Тексты автора невероятно органично, атмосферно и легко проиллюстрировала Анна Горвиц.
Солен пожертвовала всем ради карьеры юриста: мечтами, друзьями, любовью. После внезапного самоубийства клиента она понимает, что не может продолжать эту гонку, потому что эмоционально выгорела. В попытках прийти в себя Солен обращается к психотерапии, и врач советует ей не думать о себе, а обратиться вовне, начать помогать другим. Неожиданно для себя она становится волонтером в странном месте под названием «Дворец женщин». Солен чувствует себя чужой и потерянной – она должна писать об этом месте, но, кажется, здесь ей никто не рад.
Два рассказа. На обложке: рисунок «Prometheus» художника Mugur Kreiss.
Бич (забытая аббревиатура) – бывший интеллигентный человек, в силу социальных или семейных причин опустившийся на самое дно жизни. Таков герой повести Игорь Луньков.
Очень просты эти понятия — честность, порядочность, доброта. Но далеко не проста и не пряма дорога к ним. Сереже Тимофееву, герою повести Л. Николаева, придется преодолеть немало ошибок, заблуждений, срывов, прежде чем честность, и порядочность, и доброта станут чертами его характера. В повести воссоздаются точная, увиденная глазами московского мальчишки атмосфера, быт послевоенной столицы.
Эта книга о воинах-афганцах. О тех из них, которые домой вернулись инвалидами. О непростых, порой трагических судьбах.
Откройте для себя другого Бушкова! Александр Бушков – признанный мастер российской литературы. Он умеет говорить о любви так, как о ней говорят только по-настоящему сильные и волевые мужчины. Когда искренность чувств – предельная. Слова признания – пронзительны. А поступки – красивы и благородны. Ольга поначалу не хотела садиться в его машину. Смотрела на симпатичного улыбающегося водителя с подозрением. Жизнь такая пошла, верить никому нельзя. Потом много раз вспоминала это мгновение. Ее судьба сложилась бы совсем иначе, останься она стоять на тротуаре и ждать такси… Невообразимая круговерть событий и эмоций! Его робкие, осторожные прикосновения.