Тёмное крыло - [41]

«Приходи и посмотри! Приходи и посмотри, как устроен этот мир!»

Визг и рычание раздавались в толпе рукокрылов, собравшихся вокруг тела молодого зверька. Эола спустили вниз, в гнездо, где жила его семья, и теперь утренний воздух наполнила почти удушающая вонь страха и гнева. Сумрак почувствовал, что его сердце бьётся сильно, как никогда раньше. Его охватил общий гнев колонии, челюсти сжимались и раскрывались, а из горла вырвалось низкое рычание. Шерсть на его теле встала дыбом от шеи до хвоста.

Родители Эола приблизились к истерзанному телу вместе с Баратом, который приходился ему дедом. Изучив тело Эола и спокойно поговорив с его родителями и остальными старейшинами, отец Сумрака поднял голову и обратился к колонии; его сильный голос зазвучал над общим шумом.

— Раны были нанесены клювами птиц, — сказал Икарон. — В этом не может быть сомнений. Эол не был убит ради еды. Его паруса были оторваны преднамеренно. Это был акт убийства.

— Почему? — раздался полный боли крик, сначала из одного, а затем из множества горл.

— Но почему?

— Зачем им было это делать?

Сумрак почувствовал боль. Теперь ему открылась ужасающая правда о целях того зловещего птичьего хора на рассвете: он заглушал крики боли Эола.

Он внимательно посмотрел на своего отца: увидел, как он собирался что-то сказать, но затем не решился этого сделать. Нова поднялась на задних лапах, раскрывая паруса, чтобы привлечь внимание.

— Птицы хотели послать нам сообщение! — закричала она. — Они отняли у этого молодого зверя паруса, его способность двигаться в воздухе. Они говорят, что небеса принадлежат им, и только им.

Сумрак сделал вдох, но по-прежнему чувствовал себя так, словно его лёгкие были пусты.

— В этом просто нет смысла! — сердито сказал Барат. — Мы никогда не вторгались в их небеса. Как мы угрожали их владениям всё это время?

— Планируя — никогда! — ответила Нова. — Но летая — можем!

Странное бормотание рокотало над колонией; оно было похоже на тихий ветер, который внезапно мог перерасти в бурю. Сумрак подумал о матери Терикса, о ярости на её лице в тот момент, когда она требовала, чтобы он не нарушал границ их территории. Он представил себе её острый клюв. Могло ли у неё действительно родиться такое намерение убивать? Он теснее прижался к коре, желая буквально провалиться сквозь неё.

— Но Эол даже не умел летать! — завопила мать детёныша.

— Я знаю, — сказала Нова. — Но птицы, возможно, подумали, что он был кем-то другим.

Сумрак буквально чувствовал, как чужие взгляды ищут его, находят и пронзают насквозь. Он силой заставил себя смотреть только вперёд, только на своего отца. Его морда выглядела застывшей и сдержанной. Был ли он, так или иначе, причиной смерти Эола?

— Мы должны убить одного из их детей! — воскликнул Барат. — Жизнь за жизнь!

Колония ответила рёвом одобрения.

— Это может привести лишь к новым нападениям, — твёрдо сказал Икарон.

— Это был детёныш не из твоей семьи! — парировал Барат.

— Я знаю, друг мой. И именно поэтому я больше способен дать беспристрастный, рациональный ответ.

— Я хочу правосудия, а не беспристрастных рассуждений! — закричал Барат.

— Я знаю, что это не удовлетворит тебя здесь и сейчас, но это решение, которое пойдёт на пользу всем нам.

— И каким же образом? — спросил Барат. — Если мы ничего не сделаем, то тем самым дадим птицам разрешение убивать снова и снова. Они не будут бояться помыкать нами. Они будут думать, что мы струсили.

Сумрак взглянул на Нову и увидел, как взгляд её ясных глаз с большим интересом переходит с Барата на Икарона. Вне всяких сомнений, ей нравилось видеть, как, наконец, ещё один старейшина перестал соглашаться с их предводителем.

— Мы мирно жили с птицами в течение двадцати лет, — сказал Икарон. — Мы никогда не были друзьями, но мы терпимо относились друг к другу. По каким-то причинам они могут рассматривать полёт моего сына как угрозу — их территории, или, возможно, запасам их пищи. И они, и мы питаемся насекомыми. Их действия чудовищны и непростительны, но я не вижу выгоды, которую мы получим, если станем мстить.

— Ты неправ, — кратко сказала Нова. — Согласна с Баратом. Мы не можем оставить это без ответа. Сол, что скажешь ты?

Сумрак увидел, как Сол тяжело вздохнул.

— Согласен с Икароном, — сказал он. — Возмездие редко становится лёгкой дорогой к миру.

Икарон повернулся свирепой мордой к Нове:

— Ты ошибаешься, если думаешь, что наши голоса имеют равный вес! Мой голос — единственный, облечённый властью. Не думай, что голосование может изменить это.

— Полёт твоего сына, Икарон, навлёк на нас эту беду, — сказала Нова. — Этого никогда нельзя было допускать. Это неестественно.

— И что, ты не предпримешь никаких действий? — потребовал ответа Барат.

Сумрак чувствовал боль, глядя, как отец выдерживает эти нападки.

— Конечно же, я предприму действия, — сказал Икарон. — Хотя они могут и не удовлетворить тебя, Барат. — Сумрак увидел, что пристальный взгляд отца остановился на нём, и в его глазах светилось ужасное раскаяние. — Я сделаю всё так, что птицы больше не почувствуют, что их территории опять угрожают.

* * *

— Птицы не хотят, чтобы ты летал, Сумрак, — мягко сказал отец.