Темная сторона любви - [14]

Имелось в виду, что паромщик располагал запасами спиртного, которых хватило бы на месяц бригаде лесорубов. Он, похоже, принимал подношения за всякие дополнительные услуги – переправлял геологов, которых поджимали погода и сроки, и так далее. Сообразить нетрудно.

На чердачке его хибары вялилась и рыбка. С хлебом было туговато, но хлеб – не основная закуска на Руси. Обходятся частенько одним сухарем.

Меня спас как раз Николай. Он зацепил меня багром, снятым со щита, едва я показался из-под борта. Так багром, как полено, подвел он меня на отмель, потом уже они вытянули меня на берег вдвоем.

Сутки я приходил в себя. В меня вливали водку. Потом догадались растереть водкой. Потом подъехавшие мужики из далекого поселения кетов (есть там такой народ) напоили изготовленным на костре отваром. Пока ждали милицию и водолазов, народу поднабилось в ожидании переправы довольно. Все поневоле участвовали в моем воскрешении. И через сутки я был здоровее прежнего.

Разговоров о происшествии было много поначалу, но потом они иссякли.

Окончательная версия – приехали специально.

Маленькое пояснение: у тамошних жителей место это у переправы называлось коротким словом “Переход”. Не “Переправа”, как следовало ожидать по смыслу, а именно “Переход”. Местные жители передавали, что до паромной переправы здесь переправлялись на лодках. Но не всегда на тот берег, а – время от времени – в лучший мир. Здесь проходило переменное и очень коварное течение. Оно то стелилось по дну, то подымалось к поверхности. Иногда оно кружило на месте, иногда устремлялось буквально на середину, так что река вставала, не шла ни взад, ни вперед. Собравшиеся к праотцам садились в лодку с трехдневным запасом провианта, тепло одевшись и набрав подарки для

Главного Шамана, отталкивались от берега шестом, а весел не брали вовсе. Иных река принимала охотно. Иных – выбрасывала, не хотела пускать. Находились такие, что до пяти раз предпринимали попытки

“уйти” через переход и так и убирались восвояси не солоно хлебавши, ни как еще. Я нахлебался как следует.

Все мы, ожидавшие, когда явятся власти и спасатели, а заодно отопьется паромщик, Федор или Прохор, обитали или в холодной горнице хозяина переправы, или в летней кухне, где топилась сложенная из древних кирпичей печь. Кирпич притащили сюда с места, где втихомолку здешний люд разобрал останки старинной часовни, разрушенной еще в тридцатые.

Варился кулеш с вяленой рыбой, калмыцкий плиточный чай, куда добавляли молоко и сало. Припасы у народа были разные, потому что и народ подобрался разный.

– Ну, и куда ж попасть можно через этот ваш “переход”? – домогался мой напарник Николай. – В рай или прямиком на сковородку, в натуре?

– Кому куда, – отвечал ему старик из старообрядцев, не желая вступать в разговор, но негодуя на речи грубого и курящего Николая.

– Тебе точно на сковороду, – язвила какая-нибудь из женщин.

– Ет-то только с тобой на пару, красавица!

– Чего ее не переведут отсюда, переправу? – интересовался кто-то. -

Раз опасность есть.

Никто на это ничего не отвечал.

– Так переправщик-то энтот, он и есть шайтан! – вдруг брякнул один, похожий на якута рабочий с буровой.

– Говори да не заговаривайся! – горячился Николай. – За такой базар надо отвечать! Почему это он “черт”? Ну, колись, япона твоя мать!

Удалось выведать, что в этом заколдованном месте всегда жил и колдун при нем. Я потом заметил и чурки и болванки – остатки старых идолов, и ленты, повязанные на сучьях засохших лиственниц.

– Они тут по наследству селятся. Правда, пьющих до сего не было среди них. Но дело такое – постороннего сюда нельзя поставить. По обычаю. Здесь на самом дне и принимает второй – он тоже из них, родня, чужого не признает. Вот и держат эту пьянь, – пояснила баба, которая возвращалась после операции на глазах, еще в бинтах, она умилялась своему исцелению и возвращению, потому была разговорчивей других здешних.

– Какой такой “второй”? – спросил я, во всей этой чуши мне почудился скрытый смысл.

– Брат, значит. – Баба смотрела на мир через щелочки в бинтах. -

Второй колдун. Он их уже на ту сторону переводит – оттого -

“Переход”. Всегда было так. Мне и бабка сказывала, она им родня, выходит дело.

– Ну, чудь! Ну, жмудь! – неистовствовал Николай. – Темнотища, блин!

И верят ведь!

– Не тебе чета, байстрюк, – одернул его дед с крестом на птичьей шее. – Эти, что ушли – небось, не “жмудь”, на автомобиле приехали.

Знали, куда. Не твоем, казенном. Ты и не суйся

Ночью, едва я закрывал глаза, я видел ясно и подробно, до мельчайших деталей лицо женщины, темный салон джипа, который заливает вода, и ее жест – “не мешай”!

Это был сигнал. Второй уже. Значит, будут еще.

Приехали водолазы, приволокли компрессор, спускались несколько раз – безрезультатно. Потом подъехал кран. Водолазы заводили трос с крючьями. Джип подняли на четвертые сутки. Он был пуст. Я другого не ожидал. Когда расспросы милиции кончились и от машины отошли последние любопытные, я обшарил мокрый, в тине салон. Наградой мне была заколка. Дешевая пластиковая заколка-крокодил.

“Так что же? Она ведь не могла уйти насовсем?” Это нарушало некое обещание, которое, как я считал, я получил.