Темная река - [6]

Снег больше не растаял. Пришли морозы, которые все крепчали. Старики говорили, что морозы, пожалуй, даже сильнее, чем в памятную зиму двадцать девятого года. Народ слонялся по деревне, не зная, чем заняться. Молодежь собиралась по избам, резалась в карты, парни тискали девчат и спорили о политике. Собирались и у Станкевичей: ведь у них были три недурные собой дочери и хозяйство солидное. Люди постарше тоже приходили, чтобы немного почесать языками у соседа, приносили разные вести, порою фантастические, в которые трудно было поверить.

Около Люблина высадился английский десант… Солдат высыпало из самолета — целая туча… Америка пригрозила немцам, что если не уберутся из Польши, то еще весной им придет конец…

Америка была у всех на устах. Старый Выржиньский, который когда-то был там и неплохо подзаработал, считался большим авторитетом по американской проблематике. Его всюду охотно приглашали и расспрашивали о той далекой стране, с которой связывалось столько надежд. Заходил он и к Станкевичам, рассказывал небылицы о богатстве, мощи и благоденствии Америки, откуда он, впрочем, вернулся сразу же, как только скопил необходимый для покупки хозяйства капитал.

Приходил к ним и Матеуш, один из основателей потребительского кооператива в деревне и кружка Вици[2]. Местная полиция не упускала случая взять его под арест перед выборами, Первым мая, перед приездом премьера Складовского или епископа… Крестьяне считались с его мнением. Приходил и его младший брат Александер, которого в деревне считали образованным человеком: в течение двух зим он учился в народном университете в Гачи Пшеворской, окончил к тому же какие-то сельскохозяйственные курсы. Заходили и другие, говорили о войне и оккупации, обсуждали самые последние распоряжения немцев, критиковали генералов за сентябрь, размышляли о судьбе Польши, тревожились за поросную свинью.

Приходили иногда беженцы из Варшавы и других городов, спасавшиеся от голода либо от преследований оккупантов. Их слушали внимательно: ведь это были люди городские, знающие все.

В таких случаях Зенек забивался в свой угол около печки и жадно слушал все, что говорили старые и молодые. Он восхищался Матеушем и Александером, у которых на все была своя собственная точка зрения, трезвая и ясная. Он знал их с детства, но никогда ему не приходилось беседовать с ними, ведь они были старше. А кроме того, до несчастного случая ему и в голову не приходило серьезно поговорить с Матеушем, а позднее он начал сторониться людей.

На реку Зенек ходил редко. Ее сковало льдом, засыпало снегом, и только прибрежные кусты обозначали ее русло. Теперь здесь нечего было делать. От еще недавно шумливой, говорливой реки веяло теперь смертью и холодом, который сжимал сердце парня. На долгие зимние месяцы он потерял друга.

Пробираясь к реке через снежные сугробы, он представлял себе, как все здесь выглядело летом, вспоминал, что где росло. Это было его единственным развлечением в тихие, тоскливые зимние дни. Не раз ночью снился ему Вепш такой, каким помнился с самого раннего детства, — темноватый, тихо шепчущий на ровных местах и бурлящий в водоворотах. Над рекой сидел Зенек со здоровой ногой и играл на гармонике, иногда на мандолине, как Александер. Иногда во сне ему являлась Иренка — всегда над рекой, но тотчас же рядом возникала пухлая морда Франчука. Он просыпался тогда покрытый потом, не совсем понимая, где находится, лежал с открытыми глазами и думал о своей реке. Мысленно к ней он обращался с нежными словами, как к женщине…

«Ты прекрасна! Прекрасна и лжива! Как баба! Как девушка… Как Ирка… Любишь тех, кто тебя не боится… А что я могу? Хромой… Для тебя ничто. Как для всех… Как для родной матери, для сестер, для Ирки… Но я люблю тебя… ибо кого еще мне любить? Землю? Я не могу на ней работать. Отцовский дом? Он никогда не будет моим… богадельней будет для меня. Любить мать, которая называет меня дармоедом, или сестер, которые считают меня придурком?.. А может быть, девчат, которые и не смотрят на меня? Приятелей — людей, которые изгнали меня из своего общества? Ты, река, для меня милее всех. Ты мой единственный друг!»

Однажды, когда Зенек был дома один, пришел Матеуш. Как обычно, при виде чужого человека парень слегка съежился и, пожав гостю руку, сразу же присел на скамейку.

— Что-то не видно тебя вовсе, Зенек. Почему ты нигде не показываешься?

— Как будто не знаете почему… — Зенек беспомощно глянул на свою негнущуюся ногу.

— А, вот ты о чем… — Матеуш посмотрел на его ногу. — При чем же тут нога? Если будешь все время сидеть, то захромаешь на обе ноги. Надо ходить, как можно больше ходить, несмотря на боль. Привыкнешь и будешь ходить не хуже, чем другие. Помнишь того деда, что пару лет назад жил в деревне?

— Робаковского? Конечно, помню… Хромой он был, как и я.

— А видел, как он ходил? Весь район обошел пешком. А ведь он старик был. А ты молодой парень, здоровый, только вот нога…

— Вы думаете, Матеуш, что я мог бы ходить?

— Даже танцевать. Надо только не сдаваться.

— Вы правда так думаете?

Зенек загорелся этой идеей и начал внушать себе, что сможет ходить, как другие. Что заменит отца в хозяйстве, что не будет зависеть от сестер. Ежедневно он подолгу гулял, ходил далеко, насколько хватало сил, однажды даже дошел до моста фабричной узкоколейки. Пробирался через глубокие сугробы снега, падал. Пот заливал глаза и противными струйками стекал по спине. Однако Зенек упрямо вставал и брел через снежные завалы, скользил на голом льду и все шел, шел.