Темная охота - [27]

Он устало вздохнул, полез в карман, достал круглый пластмассовый жетон и бросил его на стол.

Разочарование было не очень велико, я подозревал нечто в этом роде. Одно смущало: жетонами курии так не бросаются, я бы поверил и на слово. Не такая важная шишка, чтобы жетон. За все время службы я только раз видел кругляш, и вот теперь второй. Крайний случай и высший козырь!

Некоторое время я просидел в легком оцепенении. Машину я взял свою, а не служебную, и теперь Шеф черта с два выпишет чек на бензин. Во-вторых, прибавки в этом году можно не ждать, да и в будущем тоже, — такой прокол!

— Утром! — тихо заключил директор нашу беседу и вышел.

Я повертел прозрачный жетон с впрессованной в него буквой «К» и сунул в карман. Странно! Высшим козырем по скромному капитану — надо, чтобы я убирался скорее, иначе могу увидеть или услышать нечто мне не надлежащее. Вот и прихлопнули жетоном, чтобы не лез в их дела. Как там приговаривал директор, когда мы обходили классы? «Ребята при деле», — вот что он повторял.

Хорошенькое дельце!

Все ясно — выпускников прибирает к рукам курия. Еще бы! Крепкие парни с бурным прошлым, владеют оружием, неплохо дерутся… Находка для курии! А дряни ей не нужно, мусор ей даже вреден, потому что в хорошо отлаженном механизме организованной преступности все должны делать свое дело хорошо и вовремя. То-то в последнее время шатунов стало меньше. Слава богу, иногда можно хватать всякую мелочь, вроде зарвавшихся «послушников», на это есть что-то вроде молчаливого уговора с курией.

На своем третьем деле я чуть не погорел. Крупное хищение на государственном металлургическом комплексе, слишком крупное, чтобы не была замешана курия. Я не сразу понял, чем там воняет, погорячился и намял теста, а когда сообразил что к чему, то чуть не наложил в штаны. Всего неделя прошла после свадьбы, и дюжина пуль вместо медового месяца мне были совершенно ни к чему. Тогда мне повезло— Шеф вернулся из отпуска раньше срока и быстро все замял.

Непонятно получается с директором. Если бы жетон предъявил Лысый или даже этот, Пупер, я бы не очень удивился. Но директор! Я видел его досье: Иг-нац Юрайда, пятьдесят два года, лауреат премий имени Спока, Сухомл и некого, Кун-цзы. Награжден медалью Конгресса «За гуманизм». Работал в Африке и так далее…

Этот гуманист мечет жетон, как заправский кардинал, — чушь какая-то! В свое время его таскали в комиссию по расследованию антигосударственной деятельности. Протесты общественности, вой прессы… И вдруг такой поворот! Я не ангел и работаю не с ангелами. При случае могу поступиться принципами, бульдозера зонтиком не остановишь, как говорил старина Бидо, когда его в очередной раз вышвыривали из отделения, ничего не добившись. Не всем дано играть благородные роли, но когда. короли превращаются в шутов — это как-то не по правилам. Это даже оскорбительно для нас, простых смертных. Мы, может, только тем и утешаемся, что есть другие, не-продавшиеся и великие.

Могли его купить или запугать? В пятидесятом его дом дважды пытались сжечь ультра, где-то на юге Африки его брали заложником сепаратисты, несколько раз в него стреляли. Такого можно только сломать, но запугать?.. Вряд ли. Да и на что он годен, сломленный? Курия любит, чтобы себя выкладывали всего, с любовью к делу. А вот к какому делу — это уже конклав преподнесет в лучшем виде и надлежащей упаковке. Объяснят так, что сам поверишь и других убедишь в отсутствии иного выхода. И поверишь, что в курии благодетели заправляют и что лучше грабить по графику, научно разработанному, а не дилетантски палить из автомата в случайных прохожих у Стройбанка. Хорошо оплачиваемые бакалавры риторики докажут в два счета, что государство — первый грабитель, а не воспользоваться своим паем просто грех для порядочного налогоплательщика, стонущего под налоговым прессом. И игорные дома, где порядок и спокойствие, лучше грязных подвалов, где прирежут, не спросив фамилии. А кто желает себя добровольно травить, пусть уютно курит травку или колется. Тогда он тих и безопасен, пока его не скрутит. Пьяных сейчас не увидишь на улицах, пьют дома. Курия объявила пьянству тотальную войну и добилась сухого закона. Молодчики курии лупили пьяных без пощады, раздевали всюду и в любую погоду. Правда, ходили слухи, будто одна фракция в курии задавила другую, а случись наоборот, били бы наркоманов.

На втором этаже, судя по слабой музыке и еле слышному смеху, не спали. Я посмотрел на часы — поздновато… Звукоизоляция у них хорошая: в зале я видел «Филис — до», тысячеваттный ритмизатор, ко мне же едва доносился писк, в котором с трудом угадывался боевик сезона «Поцелуй меня в фалду».

«Мальчики при деле», — лучше не скажешь! При деле. Да-а, пройдись ты лет десять назад по Арлиму, и если голову не открутят или не общипают догола, то молись богу, дьяволу или Национальной декларации, чтобы жуткие полчища юных негодяев занялись чем-нибудь толковым, а не шлялись по загаженным до блевоты улицам, терроризируя весь район. А может, он увидел, как вся его работа, гордые принципы и белые манишки летят в глубокую и вонючую дыру и что высокие идеалы не стоят фальшивой монеты, потому что на каждого порядочного и достойного человека, выпестованного им, наше общество, образец истинной демократии самого свободного мира, плодит тысячами и десятками тысяч смрадных подонков…