Темная материя - [54]

Их взгляды встречаются. Где-то в квартире что-то рушится на пол, ни тот ни другой не оборачиваются на звук. Комиссар вдруг поразился, отчего это стало вдруг темно. Фары проезжающей машины приподнимают пространство и поворачивают его вокруг собственной оси; Себастьян сидит на кушетке, Шильф в кресле; Шильф на кушетке, Себастьян в кресле. Тут машина проехала. Они кивают друг другу. На полях за городом работают молотилки; где-то там во сне застонала Юлия. Комиссар с натугой хрипло выдыхает воздух: раз (ovum[22]), два (avis[23]). Внутри птичьего яйца кто-то острым клювом долбит скорлупу. Снова стало светло, летний полдень с пыльным столбом солнечного света в окно. Себастьян всматривается в Шильфа со смешанным выражением подозрительности и интереса. Он наклоняется вперед, придвигается ближе. Можно подумать, что он сейчас возьмет комиссара за руки.

— Я больше не желаю никаких расследований, — говорит он.

— Вы не желаете узнать, кто похитил вашего сына?

— Я хочу забыть.

— Никуда не годная тактика. Но понимаешь это только тогда, когда уже поздно.

— Меня не интересует, что поздно. Меня интересует то, что сейчас. Для меня перестало существовать понятие «будущее». Понимаете? Бывают такие ситуации, когда нужно подводить черту.

— Понял еще прежде, чем вы пустились в подробные объяснения, — говорит комиссар.

Себастьян поднял руки, чтобы отвести свесившиеся на лоб волосы, и тут оба увидели, как сильно трясутся у него пальцы. Оба увидели, что кожа под съехавшими рукавами сплошь усеяна расчесанными комариными укусами, частью — мокнущими и воспаленными, частью — затянувшимися желтоватой корочкой. Себастьян застегивает пуговицы на манжетах.

— Что будете пить?

— Чай «Йоги».

— Какой, простите?

— Поищите на кухне! У такой женщины, как ваша жена, он непременно должен быть.

— Откуда вы знаете Майку?

— Она пробежала мимо меня на лестнице.

Немного помедлив, Себастьян встает и выходит из комнаты. Шильф прислушивается, как он шумно роется в кухонных шкафах, затем все смолкает — это значит, что Себастьян нашел нужный пакетик. Комиссар тихонько встает и идет к двери, шагая так осторожно, словно на полу разбросаны сухие ветки, которые могут хрустнуть, если на них наступить. Без труда он находит кабинет Себастьяна. Все полки плотно уставлены книжками, горки книг высятся на полу. Кусок красного поделочного картона странной формы лежит на письменном столе, закрывая клавиатуру компьютера. Привычной рукой Шильф перебирает стопку бумаг.

«К вопросу о степени точности природных констант», «О целесообразности абсурдного», «Материализм и метафизическое сельское хозяйство». «Мы не можем утверждать, что план Вселенной был составлен с учетом живого наблюдателя…»

«Или же был составлен наблюдателем», — думает комиссар.

Он выдвигает и задвигает ящики. Чай «Йоги» нужно кипятить на медленном огне пятнадцать-двадцать минут.

Карандаши, использованные скрепки. Бумага для писем с университетским логотипом. В самом дальнем углу — фотография, на которой рядом стоят два молодых человека в костюмах для торжественного приема, оба стройные, руки небрежно засунуты в карманы полосатых брюк. Хотя они стоят лицом друг к другу, их взгляды устремлены куда-то вдаль. Шильф убирает фотографию на место. Среди таких документов нормальный комиссар обычно обнаруживает какую-нибудь важную зацепку. Шильф не нашел ничего.

Когда Себастьян принес чай, комиссар уже давно был в гостиной и ждал его в кресле. Комнату заполняет запах имбиря и кардамона.

— На вкус, оказывается, не так уж плохо.

Себастьян аккуратно ставит чашку на стол; его пальцы уже успокоились.

— Покупаете искусство? — спрашивает Шильф, махнув в сторону двух шершавых картин, на которых густо наложенные взрывы красного и черного цветов изображали пульсирующую головную боль. Художник, очевидно, придерживался другого мнения; название картины было написано у него поперек холстов неуклюжими буквами: «Шантаж I» и «Шантаж II».

— Моя жена держит художественную галерею.

— И любит ездить на велосипеде?

— Это — начало допроса?

— Какой допрос! — успокаивающе помахивает Шильф чайной ложкой. — Только опрос.

— И в чем же разница?

— В вас самом. Вы не проходите по делу в качестве подозреваемого. Вы — заявитель и свидетель.

Себастьян смеется и ничего не отвечает.

— Если вы не против, — говорит Шильф, — я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Относительно похищения?

На этот раз смеется уже комиссар:

— Нет. Относительно сущности времени.

4

— Удивительный вы комиссар! Не то чтобы я не хотел поговорить о сущности времени. В конце концов, это — моя профессия. Вы и правда хотите, чтобы я говорил с вами, как с моими первокурсниками? Для меня это будет почти что путешествием в прошлое. Как будто все это давно прошло. Захотели сделать мне приятное? Так что же мне — говорить с вами так, будто ничего не случилось? Сейчас вы смотрите на меня пустыми глазами, как манекен.

Себастьян берет чашку, делает глоток, затем второй, затем третий и только тогда продолжает говорить:

— Мальчиком в школе я хотел как-то написать историю про человека, который вдруг осознал, что вокруг него одни манекены. Теперь уж и не вспомню, что там из этого вышло. Записать я ее не записал. Так что буду говорить с вами, как с манекеном, господин комиссар! Как… с другом.