Темная комната - [46]

Ухажер Вибке тайком приносит ей из казармы радиоприемник. Та вечером приходит к Лоре, и они слушают джаз. Вибке учит ее танцевать, как в американских фильмах, на какие водил ее ухажер-шотландец. Случись Лоре заплакать, Вибке обнимает ее и легонько раскачивается в такт музыке. Говорит, что мутти вернется, и все переменится. Лоре хорошо от ее нежных объятий, легких прикосновений. Лора не рассказывает Вибке, что скучает она по Томасу.

* * *

Приходит письмо, адресованное Лоре. Имя на конверте написано маминым почерком. Лора подходит к окну и читает скупые строки.

Мутти пишет, что с фати все в порядке, что при первой возможности сообщит его адрес. Она послала ему весточку через американцев, и он знает, что они уже дома, в Гамбурге. А Лора с детьми должны писать ему письма, потому что может получиться, что вернется он нескоро. В ближаишее время снова откроются школы. Они должны усердно работать, думать о будущем и о том, что оно принесет. Мутти просит Лору поцеловать за нее Юри и Лизель, и заботиться, чтобы Петер питался как следует. Лора зачитывает письмо для ома, вглядываясь в чернильные петли, образующие ее имя. В письме ничего не сказано о лагере, о постели, на которой мутти спит, еде, которую она ест, и о том, что видно из ее окна. И ни слова о Иохане.

Она читает письмо детям. Они просят прочесть еще раз, и Юри со смехом требует поцелуй, а Лизель интересует только фати. Раз за разом спрашивает она у ома, когда будет адрес. Они ложатся вместе и болтают перед сном в своей съемной комнатушке. Ни Лора, ни Лизель с Юри не заговаривают о Йохане; и о Томасе тоже.

* * *

Яркое утро, неровные тени пересекают мостовую и тянутся к деревьям. Ома с Лизель стоят в очереди за обувью, Вибке с Юри ушли за углем. У Лоры впереди целое утро, можно пойти к Томасу. Она приберегла для него несколько ложек сахару и по дороге по щепотке дает сладкое Петеру. Что тот теряет, слизывает сама – на языке фонтанчиком вспыхивает сладкий вкус. Петер не хочет сидеть на руках. Важно покачиваясь, он шагает рядом с Лориной ногой, зажав в кулачке подол юбки. Они идут под лучами солнца вдоль трамвайных путей. Держатся середины улицы, подальше от покосившихся стен разбомбленных зданий.

Позади раздается резкий звук, металлический скрежет. Обернувшись, Лора видит взбирающийся по склону трамвай. Трамвай битком набит людьми, они весело машут им, чтоб уходили с путей. Лора подхватывает Петера и направляется к обочине, ускоряя шаг. Пассажиры смеются, машут руками, Петер машет в ответ. Кто-то из пассажиров подхватывает Лору с Петером на руках. Они проплывают над мостовой, Петер крепко притиснут к груди – и вот Лора, улыбаясь и переводя дыхание, уже стоит на площадке в гуще радостных людей, их спин, лиц, рук, мерно покачивающихся в такт движению трамвая.

Какой-то молодой человек уступает Лоре место на задней площадке, и они с Петером усаживаются возле двух молодых женщин. Одна из них блондинка, другая шатенка. Одеты в залатанные пальто и старые потрескавшиеся туфли, но на губах помада, и сидят боком, аккуратно скрестив ноги. Лора, заложив волосы за уши, обрывает с юбки распустившиеся нити.

Женщины читают газету. Что-то бормочут, показывают друг другу, качают головами. Та, что с темными волосами, замечает Лорин взгляд и, ободряюще улыбаясь, поворачивает газету, чтобы ей тоже было видно. Трамвай трясется и качается, Петер стоит у нее на коленях, тараторя что-то ей прямо в ухо. Лора пробегает глазами по свежеотпечатанным колонкам, постоянно натыкаясь на одни и те же слова: тюремные лагеря и трудовые лагеря, преступления и судебные разбирательства. Женщина переворачивает страницу, и открываются фотографии. Темные, зернистые, на плохой бумаге, но до боли знакомые. Те же человеческие трупы. Проволочные заграждения и изможденные лица, груды костей, ботинок, очков.

– Это американские актеры, да?

Лора указывает на фотографии. Шатенка разражается смехом. Светловолосая замечает, что это не смешно.

– Нет. Это евреи.

Лора краснеет. Шатенка выходит из себя.

– Посмотри на них. Они не притворяются, они мертвые.

Перелистывает страницу. Лора узнает черные воротники с яркими нашивками. На снимках – люди в форме. На портретах – ясноглазые мужчины: SS, SA, гестапо. Шатенка тычет в них пальцем.

– Это они их убивали. Душили газом и расстреливали.

– Хайде! Она еще ребенок.

– Ну, тогда пусть прочтет про себя.

Лора смотрит на безупречную красную линию губ. Сердце скачет, трамвай трясется и катится. Наконец тормозит на остановке. Шатенка, поднявшись, протягивает газету Лоре. Ее спутница-блондинка тоже встает.

– Пожалуйста, не надо ей больше ничего показывать. Хватит с нее.

– Американцы говорят, что убудут рассказывать об этом детям в школах. А англичане хотят ввести уроки демократии.

– Прошу тебя, довольно политики.

Блондинка обращается к Лоре.

– Знаешь, это были плохие люди, и они сейчас сидят в тюрьме, где и полагается быть плохим людям. Вот так.

Женщины выходят. Лора оглядывается на других пассажиров, в трамвае много людей, и все о чем-то разговаривают. На нее никто не обращает внимания и трамвай катится дальше. Она сдвигается с газетой на край сидения, Петера сажает к окну. Пролистнув страницу со скелетами, раскрывает сразу портреты. Внимательно рассматривает форму, глаза, линии носа и подбородка. На некоторых военных такая же форма, какую носил фати, но его лица не видно.