Тем временем - [44]

Занавес

Взрослые писатели, детские читатели Что и зачем читают наши дети Эдуард Успенский, Марина Москвина, Григорий Остер, Михаил Яснов, Григорий Гладков

Участвуют: Эдуард Успенский, Марина Москвина, Григорий Остер, Михаил Яснов. Все — детские писатели; можно сказать, прижизненные классики. И Григорий Гладков, тоже классик, только музыкальный; написанную им музыку к «Пластилиновой вороне» (на стихи Успенского) знают все.

Ведущий. Прежде чем начать разговор о том, что происходит сегодня с детской литературой, я хочу спросить у каждого из вас: а как вас в эту профессию занесло?

Успенский. Я и сам долго пытался понять. Я был очень хулиганистый ребенок. А мне дали отряд четвероклассников, и пионервожатая сказала: если выведешь их в люди, — а ребята там были здоровые, злые, послевоенное было время, — то я тебя поцелую. А это было важней, чем государственная премия. И я два года с ними провел, возил в театр, вместе катались на лыжах, и я как-то навсегда заразился ощущением свежести, безалаберности, интересности. Я вырос, стал взрослым писателем, достаточно знаменитым юмористом, а потом однажды решился писать для детей: спасибо Борису Заходеру, он очень помог.

Москвина. Как-то однажды Гарсия Лорку спросили, зачем Вы пишете? Он ответил: чтобы меня любили. (Ведущий. Интересные мотивы у детских писателей. Чтобы меня целовали, сказал Эдуард Николаевич. Чтобы меня любили, сказала Марина.)

Успенский. Мариночка, дай я тебя поцелую.

Ведущий (строго, как вожатый). После передачи. Григорий?

Остер. Я с детства писал серьезные стихи, и к четырнадцати годам был известным взрослым поэтом. По крайней мере, Эдуард Николаевич рассказывал мне, что Заходер водил его по Ялте, где я рос, знакомил с разными достопримечательностями, и показал ему меня издалека, как показывают Ласточкино гнездо. А когда я вернулся из армии, то увидел, что в этой стране можно писать и печатать стихи только на две темы. Или… (Ведущий, со знанием дела. Первая: Партия.) Да. А вторая — любовь. Причем имеется в виду «любовь к Партии». И я понял, что не смогу себе заработать на жизнь. А ничего другого, кроме как писать стихи, я не умел — и начал учиться писать для детей. Но когда я стал детским писателем, мне это начало доставлять невероятное удовольствие, потому что аудитория детская в корне отличается от взрослой. Любую взрослую аудиторию можно надуть. Приходит известный человек и что-нибудь говорит. И взрослая аудитория, поскольку знает, что он очень известный, очень умный, то, хотя она ни фига не понимает, а все равно аплодирует и восторгается. А когда к детям приходит писатель, то про него могут сказать все, что угодно, но если детям будет скучно, непонятно и неинтересно, они станут зевать.

Ведущий. Вы знаете, любимый рассказ артиста Михаила Козакова — о том, как он ездил в советские времена по городам и весям, и зарабатывал деньги, показывая фрагменты из своих фильмов и читая всякого рода произведения из школьной классики. Однажды он долго-долго читал с выражением «Сказку о Рыбаке и Рыбке»; вдруг раздался страшный грохот: ребенок заснул и свалился со стула.

Яснов. Гриша Остер рассказал примерно мою историю. Когда я был маленький, я тоже был в узких кругах знаменитым взрослым поэтом. А потом, когда меня очень долго не печатали, как-то перешел на детские стихи. Оказалось, что в детских стихах — всегда позволялось делать больше, чем во взрослой поэзии. Вся эта игра в слова, в звуки…

Ведущий (рассудительно). Вы вошли в литературную жизнь, когда существовала — давайте называть вещи своими именами — инфраструктура. Такое плохое, не детское слово, но без этого недетского слова детская литература существовать не может. Конечно, цена была высока: либо про Партию, либо про Любовь к ней, а если про что-то человеческое, то лучше для детей. Где в 30-е года можно было говорить про дореволюционную жизнь? Только в детской литературе. Где можно было использовать смелые формальные приемы? только в детской литературе. Ну и дальше эту инфраструктуру вы гениально использовали. Но сейчас что происходит с детской литературой?

Успенский. Она жива. Журналы есть; сегодняшние молодые писатели зарабатывают, пожалуй, больше, чем зарабатывал я при большевиках. Но нет книг. Издательства не хотят рисковать, издавать нового писателя. И поэтому новых авторов приходится долго-долго пробивать.

Остер. Тут сплошное неразрешимое противоречие. Издатель занимается коммерцией. Это его работа. А если государство попробует вмешаться, возникнут неприятные вопросы: а что такое государство, почему именно эти 10–20 человек, будут принимать решение? И не предложат ли они следующему поколению писать про новых Павликов Морозовых? Или еще что-нибудь в этом духе.

Яснов. На самом деле, конечно, мы одно — минимум — поколение потеряли. Поколение детей, которые в свое время не пришли к книге. Поэтому я просто поставил перед собой некую писательскую задачу: все время снижаю возраст моих читателей и ухожу в дошкольную литературу, в дошкольную поэзию. Потому что все начинается, конечно, там. Самое опасное, что мы теряем семейное чтение. Еще на моей памяти, и мама, и папа, и моя сестра усаживались вокруг стола, брали меня маленького на колени (а когда я вырос, сажали рядом), и один час в неделю мы все вместе читали. Я уверен на сто процентов, этот час должен сохраняться: чтоб все вокруг стола, и все вокруг книги. Писатели есть. Важно, чтоб это все доходило до читателя и чтоб мы вытягивали это поколение, вытягивали вместе с родителями.