— Алле, — сказала она.
— Спишь, подруга, — хрипло засмеялась Елена Иванова. — У меня для тебя сюрприз. — Лида услышала в трубку, как Иванова причмокнула. Закурила, догадалась Коноплева. Она знала, что Иванова курит почти беспрерывно, даже в постели…
— Возьми карандашик, Лидуша, и листок бумаги, — продолжала Иванова. — Пиши, девочка моя…
— Послание? — также шутливо осведомилась Коноплева. — Кому же?
— Адресок, душенька. Искомый. Долгожданный.
— Чей? — у Коноплевой перехватило дыхание, ее волнение передалось Ивановой.
— Его, Лидушенька, его. Твоего долгожданного, богоданного.
Петроград
8-я Линия Васильевского острова
Лида проверила номер дома по бумажке и вошла в подъезд. Она хотела лично убедиться, что Урицкий проживает именно здесь. Она уже осмотрела окрестности. Лучше места было не придумать. Со всех сторон высокие дома с глухими чердаками — идеально. Теперь — главное.
Вот и нужная квартира. Лида остановилась на площадке передохнуть. Когда откроют дверь — что-нибудь придется наговорить. Такое хорошо удается экспромтом. Конечно, не самое лучшее, что она пришла без предварительной разведки. Чем черт не шутит, когда бог спит? Вдруг сам Урицкий дверь откроет? Но она подготовилась: делась провинциальной барышней. Ищет старую тетушку. Лучшего не придумала.
На двери табличка: имя, отчество. Фамилия зубного врача. Может, не сюда? Нет. Номер тот. Коноплева решительно нажала кнопку звонка. Прошла минута. Щелкнул замок, звякнула цепочка и приоткрылась дверь. Средних лет дама любезно улыбнулась.
— Вы на прием? Проходите, пожалуйста…
Коноплева, снимая шляпу в прихожей, приметила: в квартире еще несколько больших комнат. Хозяйка стала протирать спиртом инструменты, развлекая пациентку беседой.
— Прекрасная погода. Давно не было дождей. Так жарко. Что даже герань приходится поливать дважды в день, а она все же сохнет…
— А у меня георгины, — бездумно ответила Коноплева, оглядывая зубной кабинет.
— О, у вас есть сад! Наверное. Ужасно трудно его содержать? Садовника теперь не наймешь. А георгины — это чудесно!
— Сада, к сожалению, у меня нет, — отвечала Коноплева и чувствовала, что перехлестывает. Но отступать было поздно. Вспомнился вдруг «садовник» — Федоров-Козлов. Она улыбнулась.
— Георгины я выращиваю в горшочках… Мой сад? Был да сплыл…
Коноплева осмелела: вовремя подвернулась эта гусыня, увешанная кольцами.
— Да, да, — тараторила та, — ужасное время. Так вас понимаю, милая. У меня тоже… Тсс! — хозяйка приложила палец к губам. Повела бровью в сторону прихожей. Дала понять, что она не одна живет в квартире. И что вести доверительный разговор крайне опасно.
— Ну-с, какой зуб у вас болит? Давайте-ка, посмотрим… Так. Так. Хм, хм… Великолепные зубы! Все в порядке.
«Вот так номер! Нужно уходить, а я еще ничего не выяснила», - соображала Коноплева. — Как же быть?!».
— Извините, Мария Лазаревна, — имя врачихи Коноплева прочитала на табличке. — Неудобно обращаться к вам с подобной просьбой, но…
— Ради бога! — всплеснула Мария Лазаревна толстенькими ручками. И снова — пальчик к губам…
— Вы как женщина поймете меня…
Ужас заплескался в выпуклых глазах Марии Лазоревны. Она пугливо оглянулась на дверь и трагически прошептала:
— Это не по моей части…
И снова метнула затравленный взгляд на одну из закрытых дверей…
— Нет, нет, — рассмеялась Коноплева. — Вы меня неправильно поняли. Видите этот зуб? Его надо… — Коноплева на мгновение задумалась и решительно закончила — вырвать!
Помертвевшая было Мария Лазоревна, ожила.
— Этот? Передний? Но зачем же?
— Видите ли, — с жаром импровизировала Коноплева. — Выдам вам тайну. У меня есть жених, мы помолвлены, но… он… ему не нравиться мой зуб! И ставит условие… словом, он готов выполнить свои обязательства лишь в том случае, если я расстанусь с этим зубом…
«Какую же ахинею я несу» — подумала Лида. Но Мария Лазоревна, похоже, не обратила внимания на ту чушь, которую говорила Лида. Она возмущенно сверкнула глазами, ни на минуту не усомнившись в услышанном:
— Какой негодяй! Какой мерзавец! Минуту смотреть возлюбленной в зубы — он, случайно, не цыган?
— Насколько мне известно, чисто русский человек. Дедушка его из Турции…
— Вот, вот… Мой бог, чего не сделаешь во имя любви! — Мария Лазоревна была покорена. Пока она, возбужденная, кипятила инструменты, Коноплева в детстве удалявшая зуб, поняла, что нужно торопиться: потом не поговоришь…
— Вам вероятно, трудно в такой тесноте, Мария Лазоревна. Врачу необходимы условия…
— Ах, как вы правы. Но что поделаешь, такой страшный век. Совсем недавно квартира принадлежала мне, а теперь приходится ютиться в этом закутке. Раньше здесь жила прислуга… Ее пришлось рассчитать — ушла управлять государством. Вы же понимаете!
— Ой! — Коноплева жеманно дернула плечиком, сморщила точеный носик. — Значит, вас уплотнили? И, конечно, какие-нибудь пролетарии?
— Если бы, — врачиха перешла на трагический шепот. — Среди них попадаются вполне приличные люди. Мне чинит бормашину Николенька, токарь, слесарь, я знаю кто он там? И поверьте — не пьет…
Выхватив пинцетом из никелированной ванночки дымящиеся щипцы, Мария Лазоревна размахивала ими, остужая.
