Тело в силосной башне - [32]

– Мне часто рассказывали, продавцам в кондитерских магазинах поначалу разрешают есть сколько угодно сладостей, и буквально через пару недель или около того они теряют к ним всякий интерес. Примерно то же самое случилось и со мной, когда я занялся шпионской работой. Она убила во мне даже малейшие намеки на любопытство, поэтому я могу пройти мимо людей, столпившихся на тротуаре, даже не подходя, не посмотрев, что там случилось. Когда начинаю заниматься делом, подобным этому, да, признаю, первые двадцать четыре часа пылаю энтузиазмом. После, если проблема не разрешена, обращаю на нее не больше внимания, чем на вчерашний разгаданный кроссворд. Коронер считает, это несчастный случай, и кто я такой, чтобы спорить с ним? Что за человек! Как он осведомлен во всех тонкостях сельского хозяйства!

– Чушь. Вы же не верите во всю эту ерунду. Тут я набросал несколько замечаний о результатах полицейского расследования. Если их проанализировать, то дело начинает выглядеть куда более странным. Положите в карман, позже прочтете. Смотрите-ка! Кто-то сюда идет!

Бридон, убирая пачку бумаг в карман, увидел, что к ним неспешно направляется Толлард. Нежелательная персона в такой компании.

– Привет! – сказал он Лейланду. – Вы, наверное, тот парень, который разбил лагерь в лесу, я не ошибся? Видел вас вчера на берегу. – Словно в дальнейших представлениях не было нужды, Толлард неожиданно ударился в воспоминания о слушаниях. – Отличный парень этот коронер, – заметил он. – Не стал накручивать и гнать волну в отличие от всех этих чертовых бобби. Никогда еще так легко не отделывался, с тех пор как ко мне цеплялись на богословском факультете в Оксфорде. «Нет, нет, мистер Толлард, Галилео, он не участвовал в Деяниях апостолов», – говорили они мне. «Участвовал или нет, – ответил я, – лично мне наплевать». Они и оставили меня в покое. Этот парень даже лучше. Было бы таких у нас побольше, и начинаешь верить, что капиталистическая система все же работает. Все время так и подводил меня к ответу, который хотел услышать. Просто не позволял даже в мыслях представить меня возвращающимся в дом в четверть первого. Что ж, подумал я, тогда пусть оно будет по-твоему. Хотя я-то знаю, о чем говорю: войдя, услышал, как напольные часы пробили четверть.

Бридон пребывал в смятении. С одной стороны, получалось, Толлард сам виноват, что принялся делиться конфиденциальной информацией с незнакомцем, которому даже не представился. Этот человек почему-то чувствовал себя выступающим в роли гаранта bona fides[13] этого так называемого туриста. Притом Бридон знал, что Лейланд запоминает и взвешивает каждое слово и безжалостно использует его, Бридона, лишь в качестве прикрытия. Что тут поделаешь? Он пытался сменить тему беседы, поговорить о более обыденных вещах, к примеру – о ловле рыбы, но безуспешно. Толлард же продолжал возвращаться к предмету, так занимавшему его мысли, и не нуждался в поощрениях со стороны эмиссара из Скотленд-Ярда.

– Допустим, это ложные показания, пусть даже коронер и подстрекает тебя к ним, однако лично я не придаю тому особого значения. Если вдуматься, просто невероятно – почему мы должны говорить о ложных показаниях приглушенным голосом, словно речь идет о чем-то непристойном, о чем не положено упоминать в приличном обществе? Видимо, есть лишь одна причина – люди полагают, за это их тотчас поразят громы и молнии, причем насмерть. Нет, мы должны избавиться от предрассудков по поводу дачи ложных показаний, когда перестаем верить в религию. Выход всегда найдется – как в сказке Стивенсона о железном кольце. Ты чувствуешь, глупо взывать к Богу, и начинаешь взывать к расплывчатому предмету под названием «честь», понятию чисто воображаемому. Если спросить людей, что они имеют в виду под словом «честь», то они начнут рассуждать о джентльменах, о тех, чей доход составляет более пятисот фунтов в год. Впрочем, сумма-то, если вдуматься, просто смехотворная.

Лейланду удалось прервать путаный словесный поток.

– Все это имеет чисто практический смысл, – заметил он. – К примеру, они поняли, что очень трудно узнать правду о произошедшем здесь той ночью, раз все свидетели говорят первое приходящее в голову.

– О, само собой разумеется. Раз так, то неужели действительно важно знать всю правду? Вообще, что все мы пытаемся выяснить в этой страшно душной комнате? Да это и ослу понятно. Был ли Уорсли олухом, не знавшим, что накопившиеся в башне газы выделяют двуокись углерода, или же цивилизованным человеком, которому до смерти надоело выделять углекислый газ самому? Если бы жюри не сказало: «Смерть в результате несчастного случая», то им пришлось бы произнести: «Самоубийство человека с неустойчивой психикой», вот вам и вся разница. Да и кому какое дело? Простой выбор между двумя инцидентами.

– И все же, – продолжал настаивать на своем Лейланд, – если бы не эти допросы и слушания, то вывод напрашивается один: данная внезапная смерть не являлась несчастным случаем.

– То есть, вы хотите сказать, злодейство? О, конечно, если б речь пошла об этом… И даже если так, не понимаю, стоит ли того вся свистопляска, которую они устроили вокруг данной темы. Уорсли, как мне теперь начинает казаться, был из тех, кого часто убивают. Он вечно совал свой нос в дела других людей, в их бизнес, так и напрашивался на неприятности. Думаю, в Штатах подобное получило более широкое распространение. Самому мне не раз приходилось давать показания… Как, вы уже возвращаетесь, Бридон? Тогда знаете, я тоже, пожалуй, пойду. Доброго вам дня, сэр, и удачи. Я все гадал, чем этот парень занимается, – продолжил мужчина, когда они отошли подальше. – Наверняка школьный учитель на каникулах. Вы как думаете?