Тело в силосной башне - [34]

Первая: Уорсли готовился лечь спать, а потому уже снял монокль, вынул все из карманов брюк, но не успел по некой неизвестной причине опорожнить другие карманы. Едва мужчина успел снять наручные часы, как вмешались некие непредвиденные обстоятельства, прервавшие его действия и заставившие выйти в ночь, вооружившись лишь маленькой карманной расческой.

Или же: (вторая) Уорсли не собирался ложиться спать, но пошел в спальню, чтобы освободиться от ряда ненужных ему предметов перед тем, как выйти на улицу. Эти предметы могли там поломаться – к примеру, часы и монокль, или же он мог обронить их в темноте, к примеру – содержимое брючных карманов. Это были не просто ценности, но почему в таком случае Уорсли оставил записную книжку в нагрудном кармане? В то же время он почему-то счел нужным прихватить с собой расческу. Так, так!.. Теперь другие странности.

«У покойного в верхней челюсти был зубной протез, когда нашли тело, он находился у него во рту». Нет, если вдуматься, это особого значения не имеет, ни в первом, ни во втором случае. Всего лишь еще одно доказательство, что Уорсли не добрался до постели, когда произошло нечто непредвиденное.

«Он снял подтяжки и туфли для гольфа, которые на нем были, и сменил их на пару легких теннисных туфель на резиновой подошве. Туфли для гольфа, подбитые тяжелыми гвоздиками, нашли под туалетным столиком, подтяжки перекинуты через спинку стула. Лакей был совершенно уверен, что все эти предметы тут не находились, когда он приходил прибраться в комнате после ужина». Да, Бридон заметил теннисные туфли в силосной башне, но никак не мог вспомнить, были ли они на Уорсли во время ужина или нет. Это стало первым, впрочем, слабоватым намеком на намерение Уорсли добраться до силосной башни. Туфли для гольфа, подбитые гвоздиками, только мешали бы, а вот в легких туфлях на резиновой подошве очень удобно подниматься по стальным скобам. Однако, разумеется, у мужчины могли быть и другие причины переобуться именно в теннисные туфли на резине – поступь в них почти неслышная. Значит, Уорсли нуждался в тишине. Впрочем, у мужчины могло быть множество других мотивов выйти из дома в ночь, не имеющих отношения к силосной башне. Если же существовало множество мотивов сменить обувь, по какой тогда причине понадобилось снимать подтяжки – и чтобы брюки не свалились, потуже затянуть их ремнем? Разве что мужчина знал о нешуточных физических усилиях? Уорсли мог сделать подобное, чтобы было удобнее карабкаться вверх, но это вряд ли являлось истинной причиной. Еще одно, если вдуматься, ставящее в тупик обстоятельство, – Уорсли, всегда одевавшийся несколько консервативно, обычно носил накрахмаленный воротничок. Тот самый воротничок нашли на теле, и все говорило о том, что его оторвали, причем с силой, поскольку пуговица, на которой он держался, отлетела. Если Уорсли выходил, зная, что от него потребуются большие физические усилия, и даже снял лишние подтяжки, почему тогда оставил туго накрахмаленный воротничок, стесняющий движения?

Тот же самый лакей поделился весьма важной информацией, не дошедшей до ушей хозяев и гостей дома, а также путем ряда манипуляций представителей правосудия не оглашавшейся на слушаниях, – как выяснилось, по личному настоянию Лейланда. Именно: «говорит, звонок в библиотеке прозвенел тем вечером примерно в десять минут одиннадцатого, он тут же отправился туда и увидел Уорсли, сидевшего за столом и писавшего. Не уверен, точно не помнит, как тот был одет – к примеру, обувь. Уорсли позвал его сказать подать ему завтрак утром в постель в десять. Это было необычно, поскольку Уорсли имел привычку вставать рано и спускался к завтраку к девяти». Такова новая пища для размышлений. Во-первых, эти свидетельства, если они надежные, помогали более или менее точно определить время смерти. В последний раз Уорсли видели в половине десятого. Теперь же становилось очевидно, сорок минут спустя он был еще жив – когда все они находились в гостиной, еще до того, как Халлифорд отправился посмотреть, открыты ли ворота. Почему Лейланду понадобилось утаивать эту информацию? Возможно, тот хотел, чтобы у суда создалось впечатление – смерть наступила, когда еще не совсем померк дневной свет, – и оставался чисто теоретический шанс отыскать потерянную в силосной башне трубку. Как бы там ни было, но эти показания не прозвучали. Кстати – на какую сторону дома выходили окна комнаты Уорсли? Определенно на реку, и к началу гонок с фасада свет в них виден не был, в отличие от света из других окон, выходящих на лужайку перед домом.

Присутствовал еще один любопытный момент в этих показаниях лакея. По некой неизвестной пока причине тем вечером Уорсли собирался засидеться допоздна. Возможно, это не имело никакого значения, может, он просто торопился закончить статью перед тем, как лечь спать, а возможно, собирался дождаться возвращения участников гонок, чтобы подкрепиться вместе с ними сэндвичами. Можно было бы предположить, у Уорсли имелись и какие-то другие планы, и в их число входила не только обычная прогулка по саду перед сном или лазанье, но целая экспедиция. Что за экспедиция – оставалось только гадать. Он принадлежал к тому разряду людей, чья жизнь расписана заранее по строгому плану. У Уорсли не имелось ни склонности к сомнительным привычкам, ни пристрастия пускаться в какие-либо авантюры. Тогда почему он предпринял эти загадочные действия тем вечером, когда знал, что останется в доме один? Можно посмотреть на все это и с другой стороны – если предположить у него намерение свести счеты с жизнью, тогда что он выигрывал, откладывая тот час, когда его хватятся утром? Нет, конечно, не в том случае, если он намеревался покончить с собой в силосной башне. Было ясно, его тело найдут в любом случае вскоре после рассвета. Бридон был вынужден признаться – он зашел в тупик. Может, посоветоваться с миссис Халлифорд? Нет, пожалуй, не стоит, ведь документы, переданные Лейландом, являлись конфиденциальной информацией, и с их содержанием можно было ознакомить, наверное, только Анджелу.