Тело в силосной башне - [31]

Что касается личности погибшего джентльмена, то и редакторы газет тоже предпочли об этом умолчать. Некролог, напечатанный в «Таймс», оказался пространным и многозначительным. Он ясно давал понять, что мир потерял великого человека, и, разумеется, редакторы догадывались, кого именно, а вот читатели – нет. Однако если вдуматься хорошенько, то трудно было понять, чем прославился Сесил Уорсли, да и кем вообще был, несмотря на все эти восхваления, хлынувшие на него. Вы узнавали, что Уорсли обладал редким даром быть истинным другом, а его коллекция старинного фарфора поистине уникальна. Авторы колонок, построенных на слухах и сплетнях, много писали об эксцентричной прабабушке Уорсли, даме, широко известной в салонах девятнадцатого века, об уникальных силихем-терьерах, новой породе, выведенной одним из его кузенов в Дорсетшире. Все и повсюду выражали сочувствие и соболезнования, даже в «Жнеце и Сноповязке» прозрачно намекали на невозможность полностью обезопасить силосные башни от дураков.

Присутствовало одно лишь прискорбное исключение в этом заговоре корректного поведения. Одна газета по некой причине – скорее всего, продиктованной присущим ей стремлением соригинальничать – воспользовалась возможностью и подняла крик против разных чужаков, анархистов и прочих нежелательных элементов в целом. Статья, занимавшая почти полный разворот, была написана со всем изяществом и утонченностью, на которые способны современные акулы пера. Даже самый тупоголовый читатель понимал, что речь в ней идет о «Тайне Ластбери», упомянутой в маленькой соседней колонке на эту тему. Напрямую об этом не говорилось ни слова, а потому нельзя было обвинить газету в попытках вынести необоснованные суждения обо всех выводах и открытиях коронера. В статье бегло перечислялись пять или шесть других подобных случаев, когда известные в политическом или финансовом мире люди погибли от выстрелов, утопления и т. д., а также задавался вопрос: не слишком ли уж странная и долгая выстраивается цепь этих совпадений? В определенных кругах – весьма удобное словосочетание – поговаривали, что это – лишь часть заранее разработанного плана по разрушению гармонии в Европе. Люди начали задаваться вопросом – еще одно весьма полезное выражение, – надежно ли защищены наши публичные персоны от ненависти и происков врага, и это в отместку за их патриотическую деятельность. Какой-то видный политик из неназванной европейской страны туманно намекал на некую Черную Руку, организовавшую самую настоящую и строго засекреченную банду из наемных убийц. Вскоре заговорили о документах, хранившихся в некой европейской столице, которые в случае опубликования вызвали бы настоящий переполох, поскольку в них содержались сведения о силах, намеренных дезорганизовать все мировые рынки. Здесь же перепечатали карикатуру из какой-то русской газеты – там изображался капиталист, повесившийся на фонарном столбе. Много чего еще в том же духе, но ни одного факта, который можно проверить, ни одного утверждения, которое нельзя оспорить, и, прежде всего, ни единого упоминания о Ластбери. Этим рекламным трюком должны переболеть, как детской болезнью, он будет «звездой» еще нескольких выпусков, а затем переместится на последние страницы и в колонки отзывов, а потом и вовсе исчезнет – столь же внезапно, как и возник, и ничего по этому поводу предпринято не будет, и никаких последствий не вызовет. Вопрос о «слухе» поднимут в парламенте, но его тут же объявят ложным. На вопрос о действиях полиции для оправдания своего существования подберут какое-то приемлемое и устраивающее всех объяснение.

Вернувшись с предварительных слушаний, Бридон увидел Лейланда, мрачно читавшего этот документ. Они немного постояли на мостике, опершись о перила, и Лейланд притворялся, что ловит рыбу, предусмотрительно получив лицензию от местных властей.

– Вы, конечно, посмеиваетесь над всем этим, – заметил он, – и, конечно, я, так же как и вы, понимаю – это пустая болтовня. Какой-то идиот подслушал то, что ему не положено знать, и тут же набросал целый сценарий, руководствуясь фантазией и все переврав. Господи, да он даже ни одного имени не назвал. Я точно знаю, из этого ничего не выйдет, ничего и никогда. Однако чиновники не на шутку перепугались, еще бы, ведь они всегда так нервничают, когда речь заходит о продвижении по службе, а это, в свою очередь, означает, что они начнут нас подстегивать, требовать результатов, пусть даже виновным будет назначен какой-то жалкий придурок анархист из Ист-Энда.

– Что ж, треволнения не принесут ничего хорошего. В данной статье на карте возникает Ластбери – даже самый тупоголовый читатель такой подстилки смекнет, что к чему. Значит, «Бесподобная» не притронется к этому делу даже кончиком шеста от барки. То есть, я хочу сказать, ни в коем случае не станет вмешиваться. Мне поступит приказ бросить дело, и я могу остаться здесь, свободный, как ветер, или же уехать, когда захочу.

– Вы же не хотите сказать, что бросите дело прямо сейчас, когда мы только-только начали нащупывать какие-то ниточки? Я-то думал, вы любопытны.