Тело и зрелое поведение. Фундаментальные основы тревожности, сексуальности и способности к обучению. Паттерны движения в условиях воздействия силы тяжести - [41]
С другой стороны, новорожденный древесный примат, падающий с дерева, как, вероятно, случалось со всеми ними во время сильных землетрясений, имеет неплохие шансы на выживание, если грудная клетка становится упругой в результате сильного сокращения, задерживая дыхание, а голова сгибается при общем сокращении сгибателей. Это не только предотвращает удар головы о землю, но также гарантирует, что точка контакта с землей будет где-то в области нижних грудных позвонков или в нижней части, именно там, где сокращение сгибателей брюшной полости образует вершину дуги. Таким образом, вместо того чтобы передаваться непосредственно во внутренние органы, тем самым причиняя телу смертельную травму, удар будет трансформирован в толчок по касательной вдоль позвоночника, по обе стороны от точки контакта, и поглощен костями, связками и мышцами. Допустимо думать, что это селективный дифференциальный фактор и что у младенцев, у которых не было такой реакции на падение, было меньше шансов на воспроизводство. Таким образом, у выжившего вида есть врожденная реакция на падение.
Интересно отметить, что в реакции на падение, как я ее описываю, подтверждается точка зрения сэра Артура Кейта о том, что «именно на деревьях, а не на земле, проявились начальные этапы формирования осанки и перемещения человека»[6].
Положение тела в падении, которому учат в дзюдо, точно такое же, как то, которое возникает у ребенка в ответ на стимул к падению. Таким образом, учителя дзюдо могут найти в приведенном выше описании объяснение того, почему новичкам так трудно использовать свои руки, чтобы смягчать падение. Руки имеют тенденцию сгибаться в соответствии с врожденной реакцией на падение. Поэтому новички, как правило, повреждают локти прежде чем научатся сознательно контролировать и сдерживать сгибание рук. Позже они учатся приземляться, полностью отделяя движение рук от инстинктивного паттерна сокращения сгибателей, вызванного падением. Падение на спину с прижатой головой и сокращенными сгибателями живота позволяет телу без последствий противостоять падению со значительной высоты.
Плач ребенка также более понятен, если является частью реакции на падение, а не на громкий шум. Упавший младенец нуждается в немедленной защите и чувствует боль. Плач в ответ на стимуляцию громким шумом, не распространяющуюся на вестибулярный путь, будет излишним, поскольку предполагается, что мать не хуже ребенка знает его значение и ту информацию об опасности, которую он может передать.
Рефлекторный захват любого предмета, помещенного в руку новорожденного ребенка в течение первых нескольких недель, вполне вероятно, является еще одним аспектом сокращения сгибателей и его важности в младенчестве. В этом смысле на определенные размышления наводит наблюдение за молодыми обезьянами, цепляющимися за волосатую грудь своей матери.
Подводя итог, можно сказать, что врожденный страх – это страх падения. Исходя из анатомической структуры следует предположить, что следующим испытываемым страхом является страх громких звуков. Безусловное чувство тревоги вызывается раздражением вестибулярной ветви VIII черепного нерва. Следовательно, все остальные страхи и ощущения тревожности условны. Основной паттерн всех страхов и тревог – раздражение VIII черепного нерва, по крайней мере, через одну из его ветвей. Страх перед громким шумом не является наследственным и инстинктивным. Однако у всех нормальных младенцев он будет первым условным рефлексом из-за сходства их анатомии.
Страх и тревога здесь рассматриваются как ощущение импульсов, поступающих в центральную нервную систему от внутренних органов и других систем. Позже мы увидим, что есть основания рассматривать все эмоции как возбуждения, исходящие от вегетативной, или автономной, нервной системы, а также от органов, мышц и т. д., которые она иннервирует. Поступление подобных импульсов в высшие центры центральной нервной системы воспринимается как эмоция.
Мы уже упоминали утверждение Фрейда о том, что тревога – это центральная проблема среди неврозов. Пол Шильдер[7] считает, что примерно также обстоит дело и с головокружениями. Цитирую: «Дисфункция вестибулярного аппарата очень часто является выражением двух противоречащих друг другу психических тенденций; поэтому головокружение возникает почти при каждом неврозе.
Невроз может вызывать органические изменения в вестибулярной сфере. Головокружение служит сигналом опасности и возникает, когда субъект не может осуществлять некие сложносоставные функции по своим ощущениям, а также в случаях, когда конфликтующие в связи с с желаниями и стремлениями двигательные и установочные импульсы больше не могут быть объединены. С психоаналитической точки зрения головокружение играет не менее важную роль, чем тревога. Вестибулярный аппарат – это орган, функция которого направлена против изоляции различных функций тела».
В этой связи может быть интересно процитировать следующий отрывок Пола Шильдера, отражающий почти родственный подход к нашему предмету: «Вполне ожидаемо, что такой сенсорный орган, получающий только полусознательные впечатления и ведущий к моторике инстинктивного и примитивного типа, будет очень чувствителен к эмоциям и поэтому играет важную роль в неврозах и психозах. Его реакции будут острыми, и можно даже ожидать, что изменения в психике немедленно проявятся в вестибулярных ощущениях и тонусе. Органические изменения вестибулярного аппарата отразятся на структурах психики. Они повлияют не только на тонус, вегетативную систему и положение тела, но также изменят весь наш аппарат восприятия и даже наше сознание».
