Тело черное, белое, красное - [8]

В стенах госпиталя, где она дежурила через день, жила боль, которая пульсировала и пыталась подчинить себе все вокруг. Ухаживая за ранеными, Ирина почти физически чувствовала ее, проскальзывающую между пальцами, хватающую за горло, заставляющую плакать и кричать этих несчастных людей, измотанных фронтовой жизнью. Они жили с этой болью и умирали с ней, но боль не уходила с ними, а словно замирала, поджидая новую жертву. И к этому невозможно было привыкнуть.

Сегодня в госпитальных палатах было непривычно тихо. На стене мерно стучали старые больничные ходики. Хотелось спать. Подперев голову руками, Ирина пыталась читать, с трудом заставляя себя сосредоточиться. "Львица окольным путем учит своих детенышей: она их отталкивает, но они возвращаются, исполненные сил". "Россия тоже, как львица, отталкивает своих детенышей. Если бы только все они возвращались исполненными сил!" – подумала она.

– Сестрица… – донеслось из послеоперационной палаты. Торопливо убрав в ящик стола тоненькую книгу, взятую в Москве у Порфирия, Ирина быстро подошла к лежащему на койке у окна изможденному сероглазому парню с тяжелым ранением в живот и наклонилась к нему:

– Я здесь. Все хорошо.

– Пить… пить… – проговорил он, с трудом разомкнув спекшиеся губы.

– Нельзя. Доктор не разрешил.

Подойдя к столику, она налила немного воды в стакан и промокнула ему губы влажной марлей.

– Ирочка, дочка…

Пожилой мужчина на соседней койке попытался слегка приподняться. Она поправила сползшую простыню в застиранных желтых разводах – следах крови тех, кто побывал здесь до него.

– Дочка! Дюже нога у меня болит. Мочи терпеть нетути. Христом Богом прошу, еще разок уколи. – По его лицу, замирая на рыжих усах, бежали слезы. Солдат мучился фантомными болями в левой ноге, которую ампутировали три дня назад. Сегодня укол был ему уже не положен…

Бесшумно обходя палату и всматриваясь в лица лежащих на койках солдат, Ирина чувствовала, что нужна им не только как сестра милосердия, облегчающая страдания, – они смотрели на нее как на надежду, приходящую из другого, нормального мира – оттуда, где течет обычная человеческая жизнь, где нет крови и мучений. За месяц работы в госпитале она уже почти безошибочно научилась определять, кто из раненых выживет, а кто нет. Независимо от тяжести ранения. Те, кто хотел жить, старались говорить, просили выслушать их. И она садилась рядом и слушала. Каждым словом, произнесенным вслух, эти люди цеплялись за шершавую кору жизни, как дикий виноград. Умирали те, кто молчал. Они дочитывали книгу своей жизни в одиночестве.

Дежурство подходило к концу. В дверях, немного раньше обычного, появилась Леночка Трояновская, свежая, в белоснежном накрахмаленном фартуке с красным крестом на груди.

– Я тебя, часом, не разбудила? – весело прощебетала она, целуя подругу. – Вон как глазки-то припухли, будто со сна.

Ирина бросила поспешный взгляд в зеркало и, улыбнувшись, погрозила ей пальцем. Они были ровесницами, но Ирине всегда казалось, что она намного старше этой худенькой, светловолосой, голубоглазой девушки, которая напоминала Снегурочку: не убережешь – растает.

– Как дежурство? Как Николаев? Боли не прекратились? – Леночка опустилась на небольшой диван, покрытый чехлом из белой ткани.

– Ему ночью плохо было, – бросила Ирина из-за ширмы, за которой переодевалась, – даже укол пришлось делать внеплановый. Я в журнал дежурств записала. – Она вышла из-за ширмы.

– Ирэн, – по выражению лица было видно, что пораньше Леночка пришла не случайно, – присядь, поболтаем немного. Я тебе такое расскажу! Да сядь же!

– Ну что там у тебя приключилось? – Ирина устало прислонилась к косяку

Леночка возбужденно набрала воздух.

– Ирэн, ты не поверишь, что мне сегодня приснилось! Представь – огромная комната. Мебели нет, все кругом задрапировано белым и черным шелком, который, знаешь, лежит такими большими мягкими складками, и зеркала – много зеркал. Кстати, – неожиданно прервала она рассказ, – ты платье-то к Новому году уже заказала? Я сегодня свое примеряла. Хочу вот здесь, – она шлепнула себя ладошкой по бедру, – сделать присборку и…

– Ленусь, не отвлекайся. Я домой хочу. Устала.

– Прости, прости. – Леночка виновато улыбнулась. – Я постараюсь покороче…И вдруг вижу – прямо на полу посреди комнаты – большая шахматная доска, а все фигурки на ней, – она сделала паузу и перешла на шепот, – будто бы жи-вы-е!

Ирина опустилась на диван рядом с подругой.

– И сидят за ней, – продолжила Леночка, взмахнув руками, – сидят за ней двое: один игрок с белыми крыльями, другой – с черными. Ангел будто и бес. – Она торопливо перекрестилась. – И говорит этот бес – мол, до чего люди глупы. Открытия разные делают, изобретают что-то, а тайны зеркал не разгадали! И до сих пор не поняли, что мы специально ловко так зеркала по всему миру раскидали, потому что это – наши окна, через которые мы за людьми наблюдаем. Днем и ночью. За мыслями и делами. И вижу я, говорит, что у людишек из века в век – души белым-чернее становятся. А белый ангел, – Леночка придвинулась к ней, – головой качает. Нет, говорит. Врешь ты. Я ведь всегда рядом с тобой в эти окна смотрю – потому что у нас с тобой вечная игра такая: ты, черный ангел, играешь с белыми фигурами. А я, ангел белый, с черными. И вижу, говорит, что не прав ты. Души у людей из века в век – все черным-белее. А черный ангел усмехнулся так страшно и… ничего больше не сказал. Вот такой сон. Ну, каково? – Не дожидаясь ответа, Леночка подошла к зеркалу и принялась поправлять косынку. – И ты подумай только, и вправду с этими зеркалами какая-то загадка. Сейчас и я думаю: это – окна из другого мира.