Телевизор. Исповедь одного шпиона - [98]

Все засмеялись.

– Никак нет, ваше превосходительство генерал-поручик! – гаркнул кто-то из дальнего ряда. – Турка сдаваться не хочет, зубами землю грызет…

– Жрать больше нечего, оттого и грызет… Кирджалей, дезертиров с полсотни поубивали, молодцы, хвалю! Только разве то противник? То потеха, сластёна бабская! А враг там, за рекою… Расколоть неприятеля, выбить его с позиции и занять Шумлу – вот кака баталия нам предстоит с лютым бусурманином! Постоим же за честь русскую, не посрамим имени богатырского… А пока отдыхайте, ребятушки, Господь Бог с вами…

– Ура! – заревели солдаты. – Генерал-поручику Суворову слава! Нашему Александру Васильевичу ура!

Этот человек гений, понял я. И не потому что он хорошо знает военное искусство, а потому что он говорит с солдатами на одном языке, языке, который им близок и понятен, языке песни и былины; он не отделяет себя от народа; он – природный русак. И потому его всегда будут любить, а когда он погибнет в неравном бою, причислят к лику святых. И всякий соотечественник, сравнивая его жизнь со своею, будет обязан признавать, что нет и не может быть русскому человеку никакого другого образца для подражания.

– Одну просьбу к вам имею, ваше превосходительство, – кашлянул в кулак Балакирев. – Дозвольте юнкера в баталион зачислить, барабанщиком. Он к нам еще в Рахметове просился; все команды походные знает, а у нас, как на грех, второго барабанщика нет, с самих Бендер…

– Дозволяю…

Глава шестьдесят четвертая, в которой сераскир не слушает Магомета

И узрел я на склоне балканских гор древний град Симеонис, по-турецки Шумла, мечети и дома, виноградники и ремесленные мастерские, и острые зубцы крепостных стен, и пики вооруженных стражников; над одною башней, погруженной в грозовую тьму, развевался алый оттоманский стяг, а у окна башни стоял Магомет, смотревший вдаль, и каждая сверкнувшая молния отражалась в черных власах его, как в зерцале.

– Эта война была проиграна с самого начала, – Черный осман повернулся и сделал шаг в глубину башни; я последовал за ним, – когда безумцы, решившие поживиться за счет султана, объявили московитам газават…

– Ты и сам по происхождению московит, и потому склоняешь султана к позорному миру с гяурами! – проговорил его собеседник; очертания выступили из темноты: узорчатый полукафтан с широкими рукавами; в руке лежали четки, числом девяносто девять; лицо было красное и разгоряченное, как отоманский флаг. – Ты не веришь более в победу праведных; с нами сам Аллах, мы не можем проиграть… Это измена, Магомет… Ежели бы не покровительство к тебе великого визиря Мухсина-заде, твоя голова давно уже красовалась бы на плахе!

– На Аллаха надейся, а верблюда привязывай, – спокойно отвечал Магомет. – Твоя армия измождена шестилетней войной, о великий сераскир[282] Абдер-Резак; московиты перерезали все пути снабжения и загнали нас в угол. Надо заключить мир…

Они говорили меж собою на турецком языке, но я почему-то понимал каждое слово, с наслаждением вслушиваясь в звучание: мутареке, куфюр конушма, кестилер тедарик. Это самый красивый язык на земле, подумал я.

– Не ты ли, – брызнул слюной сераскир, – не ты ли еще месяц назад убеждал меня, что ты единственный, кто знает ключ к победе? Сначала ты утверждал, что скоро на русском троне окажется верная нам царица, потом говорил про какого-то мальчишку, который умеет предвидеть будущее, а теперь ты трусливо лепечешь, будто бы нужно сдаться на милость Руманчуф-паши…

– Мальчишку скоро приведет Мурад, и он станет верным помощником великого визиря, я уверен, но это не отменяет сути; следует начать переговоры о мире… Нам нужно время, десять, а лучше пятнадцать лет, чтобы восстановить армию, обучить ее новым способам войны, перевооружить. Нельзя дразнить голодного орла…

– Может быть, у нас осталось и не так много войска, как в начале, но это лучшие из лучших, – говорил сераскир, перебирая четки. – Сорок тысяч отборных янычар, у каждого из которых в сердце вырезано имя Аллаха, и они умрут во имя Аллаха, ежели понадобится… Каждый из них готов завтра войти в рай, где их уже ждут семьдесят две гурии, и купол, украшенный жемчужинами цвета морской волны и рубинами… Нет, мой друг Магомет, эта война действительно близка к развязке, и она закончится завтра, когда мы разобьем армию Топал-паши, хромого генерала московитов, этого негодяя, изрубившего две тысячи наших воинов в Добрудже… У него лишь несколько тысяч уставших солдат и всего четырнадцать пушек, нас больше в несколько раз… Мы сотрем московитов в муку, как мельничные жернова смалывают зерно… Вот так!

Сераскир с силой сжал четки в руке; четки боязливо прижались друг к другу, а некоторые даже, мне показалось, захрустели.

– Ты не знаешь многого, о сераскир, – грустно улыбнулся Магомет. – На помощь Топал-паше с севера спешит еще десять тысяч московских воинов…

– Ты всегда мнил себя великим шпионом, – усмехнулся сераскир, – но сведения, которые ты добывал, почему-то не помогли крымскому хану и воинам султана победить… Я знаю больше тебя: второй московской армией командует слабовольный и нерешительный генерал Каменский; он враждует с Топал-пашой. Так и будет: сначала мы сомнем Топал-пашу, а потом уничтожим и вторую армию… И да, вот тебе новость, о которой ты не знаешь, о мой недалекий друг Магомет: моя армия вооружена лучше любой армии в подлунном мире; французы за небольшую плату продали нам новейшие ружья с нарезными стволами, бьющие дальше и лучше обычного мушкета… Моя армия уже перевооружена; мне не понадобилось пятнадцати лет, о которых ты говорил, – я провернул выгодную сделку всего за пятнадцать дней…