Телевизор. Исповедь одного шпиона - [159]

– Юнкер, фы мне надоел! – гневно сказала она. – Нет дня, фтобы кто-нибудь не писал мне о фас или не говорил! То Никита Ифаныч требует фыпустить фас из тюрьмы, то Румянцоф пишет про какой-то барабан…

Боже мой, внутренне воскликнул я, это же императрица.

– Ваше величество, – сказал я, как нашкодивший школьник, – я ни в чем не виноват. Это недоразумение. Я всегда честно служил России. А меня в тюгулевку запихали… Я учился в университете, в Лейпциге; потом приехал Батурин и попросил меня помочь ему с переводом на итальянский. Спросите его! Спросите Батурина, он скажет правду…

Какую же нелепую чушь я несу! Если послушать со стороны, то выглядит просто смешно: студент решил подзаработать немного денег переводами, а вместо того вляпался в самую зловещую интригу осьмнадцатого века… Да кто в это поверит!

– Фаш Батурин торшал полгода ф шведской тюрьме, дурак! – обиженно сказала Екатерина. – А я говорила ему, фтобы он ф эту Швецию больше ни ногой! Нет, он решил по Стоккольм погулять… Только фшера ф Питер вернулся, палбес!

Вот в чем дело, обрадовался я. Батурин просто попался на старых шпионских грехах, и был еще полгода за границей, и не мог никак заступиться за меня; а теперь он вернулся, и меня выпустят из Петропавловки. Я буду жить!

– Про фаш Ляйпциг я тоже много шефо слышала! – все с тою же обидой в голосе проговорила императрица. – Вы фто это себе такое позфоляете, юнкер? Фы с преподавателями спорить любите, как я слышала, и ф бильярд играть! А то, фто вы под удар шесть России стафите, тем, фто с поляками деретесь, вы не подумали? Фся фаша шайка-лейка! Штудентен!

– Причиною всего, ваше величество, – вздохнул я, – является плохая организация уроков. Мы просили назначить нам русского гофмейстера и не приписывать нас к полякам…

– А об Аристархе Ифаныче вы подумали? Аристарх Ифаныч, Царство ему Небесное, требовать отправить фас в Ляйпциг, а теперь, фот, завешание его мне принесли, с письмом, ф котором он просит признать фас своим единственным сыном и наследником… Та, та! Фто фы так смотрите на меня, выпушиф глаза, слофно софа!

Это какая-то фантасмагория, подумал я, глупый сон, который снится человеку, обчитавшемуся Тома Ионеса.[387] Я на самом деле сейчас, наверное, уже казнен и лежу на Колтовском кладбище.

– Ваше императорское величество, – отвечал я как можно более галантно, – насколько мне известно, у Аристарха Иваныча есть в Москве дочь и законная наследница, и именно она должна распоряжаться его имуществом. Я же простой крестьянин, который совсем недавно получил вольную; и я не желаю быть в глазах общества бастардом, который обманул свою сводную сестру, тем более, что сие родство сомнительно…

– Поскольку Аристарх Ифаныч назнашил меня своей душеприкашицей, решать буду я. Фто это за невежестфо! Я фам не нотариус! Я императрица, у меня и так делоф фыше крыш… А потому я повелефаю разделить наследстфо Аристарха Ифаныча поровну; Варваре Аристархофне остается дом ф Москве и нофгородские поместья; а фы полушать Рахметофку и сто тысяш ф английском банке…

– Я хотел бы употребить их на благо российского просвещения, – робко сказал я.

– Фы еше нишево не полушил, – резко оборвала меня Екатерина, – фтобы распоряжаться эти деньги. Есть два условия, которые я, как душеприкашица и императрица, требую, фтобы фы исполнить. Во-перфых, фы дадите мне обешание работать в коллегии иностранных дел; это непременное требофаний Панина; он утверждает, фто фы Wunderkind, новый Эмин… Во-фторых, и это уже мое лишное требофаний, фтобы фы женились, на моей фаворитке…

– Я уважаю волю вашего императорского величества, – сказал я, – но это противоречит моим принципам. Жениться можно только по любви.

– Фы еще не видели сфою будущую невесту, – недовольно произнесла императрица. – Эта девушка, примешательная фо фсех отношениях. Она прекрасно поет, танцует, фладеет французским, и, наконец, она просто красафица. К сошалению, она не слишком знатна… Кароше, женитесь фы или нет? Клянусь, если фы на ней не женитесь, фы не полушите нишево из наследстфа Аристарха Ифаныча!

– Нет, – сказал я. – Я люблю другую женщину. К сожалению, она вышла замуж за другого человека, но я все еще люблю ее, и думаю о ней каждую минуту…

– Жаль, – усмехнулась Екатерина. – Глюпый, глюпый юнкер! А ведь фы могли бы быть шастлифы… Посмотрите же на ту, которая фас любит и которая стоит сейшас за фашей спиной, на женшину, от которой фы отказались, глюпец!

Я обернулся. За моею спиной, действительно, стояла высокая девушка, лицо которой было скрыто в полутьме императорского кабинета.

– Есть одна старинная песня, – сказал девушка по-немецки, – про сокола, который улетел, но обещал вернуться; когда я приехала в Россию, то с удивлением обнаружила, что российские песни ничем не отличаются по сюжету от немецких…

Она вышла из темноты, и я увидел, как она смеется, и как смеется каждая рыжая веснушка на ее лице.

Всемогущий немецкий и русский Господь, это была Фефа!

– Ну фто вы опять выпушифать глаза как софа! – засмеялась Екатерина. – Вы же уже отказались вступать ф брак! Ступате домой, юнкер, к Ифану Перфильевичу; вы уже фсё потерять!