Телевидение. Закадровые нескладушки - [25]

Профессия – неудачник

Я тогда работал в Алма-Ате на Казахской студии телевидения. Во время подготовки к эфиру телевизионной версии спектакля местного драматического театра я обратил внимание на одного рабочего-постановщика, который как-то бестолково суетился в студии, путаясь у всех под ногами. Наконец бригадир постановщиков не выдержал и сказал: «Еркен, сядь вон там за задником, читай свою книжечку и не мешай нам». Я обратил внимание, что читает он не книжечку, а какую-то партитуру. Ни фига себе, рабочий, постановщик декораций читает партитуру. Во время перекура я об этом сказал бригадиру. И он мне поведал странную историю. Неудачи стали преследовать Еркена, когда его бросила жена, оставив с тремя детьми. До этого он окончил консерваторию, работал в симфоническом оркестре оперного театра, а когда остался с тремя детьми, стал, что называется, «зашиваться», опаздывать на репетиции, сбивать ритм исполнения и так далее. Как-то раз, придя к самому что ни на есть началу спектакля, он второпях раскрыл не ту партитуру. Шла казахская национальная опера «Кизжибек», а он раскрыл «Евгения Онегина». В результате пришлось опускать занавес и приводить в чувство дирижера. А Еркена в наказание на три месяца отправили работать рабочим сцены. И вот, когда уже заканчивался его «наказательный» срок, шла опера «Евгений Онегин», поистине роковая для Еркена. Дело было зимой. Еркен сидел наверху, на колосниках, над сценой, в валенках и фуфайке, потому что там было очень холодно, и бросал снег на сцену дуэли Онегина и Ленского. И в самый драматический момент валенок вдруг соскальзывает с его ноги и падает на голову Ленского. Ленский от неожиданности хлопнулся в обморок. Хорошо, секундант не растерялся и пропел: «Умер от разрыва сердца».

После столь необычной и драматической сцены бедного Еркена уволили из оперного театра, и он пришел к нам на студию рабочим-постановщиком.

Как правило, от него было мало толку, и пока рабочие-постановщики ставили декорации, он сидел где-нибудь в сторонке и почитывал очередную партитуру. Так было и на этот раз. «Как бы он чего здесь не сотворил», – сказал я. «Да нет, это же не «Евгений Онегин», – со знанием дела произнес бригадир. Жизнь показала, как он был неправ.

Во время эфира один из героев спектакля на общем плане произносит реплику: «Кто там скрывается за занавеской?» И вдруг занавеска раскрывается, появляется Еркен и говорит: «Я. А что, нельзя?» Все в шоке. Оператор ему машет руками: «Уходи, мол, уходи!» Еркен, показывая на себя пальцем: «Я? Ухожу, ухожу, ухожу». И медленно пятится назад. Все это продолжалось считанные секунды, а казалось – целую вечность.

После этого его перевели на телефильм осветителем. Но и там у него во время съемок стали трескаться и взрываться осветительные приборы. И тогда его засунули от греха подальше в дежурную бригаду, благо она, как правило, на съемки не выезжала, сидела на всякий случай. И вот однажды этот случай подвернулся. Срочно нужно было выслать съемочную группу на незапланированную встречу одного из секретарей ЦК Компартии Казахстана с передовиками производства. И дежурная группа рванула на задание. По дороге оператор успокаивает Еркена: «Ты, главное, не волнуйся. Приборы проверены, кабели – в порядке, сеть там надежная».

Приехали, поставили свет, проверили – все в порядке. Начинается событие. Президиум, дежурные овации, высокопоставленный докладчик на трибуне. «Свет!» – шепотом командует оператор. Еркен от волнения не может найти тумблер на осветительном приборе. «Свет!» – снова шепчет оператор. Еркен наконец находит эту злосчастную кнопку, и не успел еще докладчик произнести «Дорогие товарищи», как раздался оглушительный взрыв, стекла от приборов полетели в разные стороны, и свет погас. Когда включили аварийный свет, докладчика на трибуне не было. Наконец над трибуной появилась его голова и дрожащим голосом, сильно заикаясь, произнесла: «Те-теле-ви-видение вон отсюда! Чтобы духу вас здесь не было!»

Впоследствии я встретил Еркена как-то в поезде «Алма-Ата – Москва», где он работал проводником. Должен честно признаться, я позорно сбежал с поезда, сдал в кассу билет и уехал в командировку на следующий день. Еще не хватало в железнодорожную аварию попасть.

Большая стирка

Году где-то в 1974-м к нам на Казахскую студию телевидения был назначен новый директор, как поговаривали сведущие люди, бывший директор банно-прачечного комбината, номенклатура, одним словом, которая и в огне не горит, и в воде не тонет.

Первую неделю он молча ходил по студии, присматривался. Затем собрал производственное совещание. Его программную речь впоследствии цитировали как серию анекдотов. Запомнился один пассаж. «Дисциплина у вас, дорогие товарищи, хромает на обе ноги. Возьмем, к примеру, звукоцех. Утром прохожу, и что я вижу? Сидят слушают музыку. Днем прохожу – сидят слушают музыку. Вечером – то же самое. Когда же они работают? С этим пора кончать. Пора кончать, дорогие товарищи!»

Коммунист каккозов

В самый разгар так называемого застоя я снимал фильм о прославленном казахском чабане, Герое Социалистического труда Какозове. Почти месяц мы провели с ним на джайляо Заилийского алатау, предгорьях Тянь-Шаня. Он был уже в достаточно почтенном возрасте, далеко за пятьдесят, настоящий аксакал, добрый, мудрый дядька. И было у него три жены. Старшая вела хозяйство. Средняя воспитывала детей. Младшая, лет восемнадцати, – для любовных утех. А фильм назывался «Коммунист Какозов».