Телевидение. Закадровые нескладушки - [26]

Ради нескольких метров в кассете

В 60-е годы была очень популярна песня о журналистах: «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете…» Мы, телевизионщики, переделали ее на свой лад и пели «…ради нескольких метров в кассете…». Ради этих нескольких метров в кассете мы готовы были не только трое суток шагать, трое суток не спать, но и шли на преступления.

Дело было на Мангышлаке. Шевченко, прекрасный приморский город, как гадкий утенок, вырастал из колючей проволоки. Строили его и все окрестные комсомольские ударные стройки зэки, «ЗК», забайкальские комсомольцы. Снимали мы строительство атомного опреснителя морской воды, который должен был снабжать питьевой водой весь город. А так как все пространство ровное как стол, никаких холмов и высотных сооружений еще не было, мы взяли напрокат у городских электриков кран с корзиной для съемок общих панорамных планов строительства. Приехали, переночевали. Утром собираемся снимать – кран исчез. Кран не иголка. Вокруг – ровная степь. Где его можно спрятать?! Директор фильма рвет остатки волос на голове. Это ж какие деньги! Всеобщий шмон ничего не дал. Все. Аут. Концерт окончен. «Что, ребята, носы повесили? Али случилось чего?» – спрашивает нас огромный верзила. Не дай бог с таким встретиться в темном переулке. «Да вот», – говорит пан директор, чуть не плача, – кран пропал». – «Ай-я-яй, – сочувствует верзила, – надо же такая невезуха. Н-да. Ладно, ребята, не отчаивайтесь. Главное, не падать ухом. Судя по всему, хорошие вы парни, грех не помочь». Директор тут же ожил: «А как?» – «Ну… – почесал затылок верзила, – восемь бутылок водки, и кран будет на месте». – «Ты с ума сошел, – шепотом завопил директор и стал по фене ботать: – Тут же всех шмонают до трусов». – «А это на что?» – Верзила постучал по колесам нашего «газика». «Ну, допустим, мы зальем, – прошептал директор, – а как ты ее вытащишь отсюда?» – «А это уже, фраерок, не твоя забота. Твое дело заехать, а там видно будет». Что делать? Поехали в Шевченко, нашли умельца. Он вкачал нам в каждое колесо по две бутылки водки. Вечером возвратились на место съемки. Утром кран стоял у подъезда барака, в котором разместилась съемочная группа.

История эта имела не менее драматическое продолжение. Во время съемок оператор неосторожно задел кассетником кинокамеры по лицу какого-то зэка. Сильно задел. Дальше все продолжалось как в кошмарном сне. Мелькнуло лезвие ножа. Еще миг – и на этом наша эпопея на ударной комсомольской стройке закончилась бы печально. Но тут зэк закорчился от боли. Нож мгновенно перешел в руки нашего старого знакомого волшебника-зэка. «Запомните, фраера, – проговорил верзила, обращаясь к зэкам, – не дай бог, хоть один волос упадет с головы этих парней. Вы меня знаете. Я слов на ветер не бросаю». И исчез, как сквозь землю провалился. Дальше у нас все пошло как по маслу. Фильм получился классный.

Чп районного масштаба

Если и есть где-нибудь ад на земле, то это на Мангышлаке. Температура летом +50° в тени. А где она здесь, тень? Раскаленное солнце и песок, и даже не песок и не пыль, а серая пудра, в которую проваливаются ноги. Проезжает машина – и эта пудра висит неподвижным облаком над полуостровом. Вот оттуда я и возвращался летом 1966 года из двухнедельной командировки на Ан-24. Этот небесный тихоход летел из Шевченко в Алма-Ату двенадцать часов. «Хорошо, – подумал я, – засну в Шевченко и проснусь в Алма-Ате». Увы, проснулся я гораздо раньше. Мне приснился кошмарный сон, как будто самолет горит. Сон оказался в руку. Самолет действительно горел. Посмотрел я в правый иллюминатор – огонь, глянул в левый – клочья пламени. В салоне – дым. И в этом дыму мечутся не люди, а какие-то серые тени… Кто-то вопит: «Выпустите меня отсюда!» А куда выпускать-то. И первая мысль, которая пришла в голову: «Господи! Пятнадцать дней каторги в аду, и все коту под хвост! Вот невезуха». Кто-то из пилотов пытается успокоить обезумевших людей. Куда там! И тогда самолет круто пошел вниз. Паники как не бывало. Кто где стоял, там и лег. Облевали весь салон и, чего не могу понять до сих пор, даже потолок. [Это инерционный выброс блевотины вверх, что совершенно естественно при очень резком «плоском» снижении самолета, превышающем показатель ускорения свободного падения на Земле. – прим. ред. ] Дальше – посадка. Оказывается, двигатели загорелись, когда самолет пролетал над озером Балхаш. А там степь, ровная как стол. И пилотам не только удалось сбить панику и пламя на крутом вираже, но и посадить самолет, благо Ан-24 садится на травяной грунт. И вот тут-то все и началось. Все бросились к выходу. И там образовалась пробка. Здоровенный пилот ногой выталкивал этот копошащийся живой клубок кусок за куском. А я тем временем бросился в другую сторону, в багажный отсек. В этих самолетах он находится рядом с пассажирским салоном. Там у меня стояли два яуфа с отснятой пленкой. Схватил их и потащил к выходу. «Ты с ума сошел! Придурок, кому нужны твои коробки?! Сейчас все взорвется к едрене фене!» «Ни фига, ни фига», – повторял я, сбрасывая яуфы на землю. Спрыгнул, схватил их и метнулся прочь от самолета. Он был весь черный. Взрыва не последовало. Через два часа прибыли автобусы и забрали всех воздушных погорельцев. В Балхаше все поменяли авиабилеты на железнодорожные и бросились в ресторан. А я еще с одним «придурком», расценив, что снаряд дважды в одну воронку не падает, полетел дальше в Алма-Ату на самолете Як-14 с жесткими лавками по обе стороны маленького салона. Ни в одной газете, ни по радио и телевидению об этом происшествии не было ни слова. Да и что о нем говорить, ЧП районного масштаба. Жертв не было, и слава богу.