Приходилось встречаться и с политическими деятелями, но всегда оставалось на душе неприятное чувство, что они тебя за человека не считают. Правда, были и исключения.
Очень тепло прошла встреча с секретарем ЦК КПСС Михаилом Васильевичем Зимяниным. Мы, группа работников телевидения, закончили Высшую партийную школу, и он нас принял. Как-то хорошо и душевно повел разговор. И тут один из нас (не подписавшись) передал ему записку, в которой упрекнул его в некоторых неправильных ударениях. Мы все возмутились, но Зимянин извинился и сказал, что он по национальности белорус и поэтому некоторые слова говорит неправильно. Это еще больше нас к нему расположило.
И все же больше всех мне понравился будущий член Политбюро Александр Николаевич Яковлев. О том, как мы с ним разговаривали, я уже писал. Что мне больше всего поразило? Он разговаривал со мной на равных. Рассказал о себе, как читал лекции на английском языке, как встречался с работниками телевидения, какие у него планы на перестройку всей системы радио и телевидения. Жаль, что впоследствии у него не получилось так, как он задумывал!
Резким контрастом была встреча с Петром Ниловичем Демичевым. Будущий кандидат в члены Политбюро был тогда первым секретарем Московского горкома партии и вызвал Мушникова (главного редактора Московской редакции) и меня (зав. отделом «Московских новостей») для постановки задач перед редакцией.
Мы вошли, как первоклассники к директору школы. Не поднимая головы от каких-то бумаг, Демичев не сразу предложил нам сесть. Говорил тихим (по-моему, нарочито тихим) голосом, не глядя в глаза, по-прежнему уставившись в стол.
Что он говорил, я тогда не запомнил.
Еще более грустное впечатление оставил Юрий Чурбанов, зять Л.И. Брежнева. Он с большой свитой генералов и полковников МВД (Чурбанов тогда был зам. министра МВД Щелокова) приезжал к нам в подмосковный дом отдыха «Софрино», где проходила ежегодная учеба партийного и творческого актива Гостелерадио СССР.
Я тогда был зам. секретаря парткома Гостелерадио СССР по идеологии и сидел в президиуме вместе с нашим начальством и руководством парткома. Лапин и Мамедов не приехали, и правильно сделали.
Что прежде всего поразило — лицо у Чурбанова было нарисовано. Толстый слой грима, черненые брови. Видимо, он был с большого перепоя и пытался это скрыть.
Говорил одни банальности. На острые вопросы, на которые были мастаки наши теле- и радиожурналисты, отвечал плоскими шуточками. На все это зал реагировал молча, никто не смеялся. Поэтому после встречи он спросил у нашего руководства, какое он произвел впечатление. Кто-то то ли из вежливости, то ли из подхалимства, ответил, что все довольны его выступлением. Но мы еще раз убедились в беспомощности дряхлеющей власти.
Много еще можно рассказывать о телевидении, но, пожалуй, хватит. Работникам нового телевидения все это покажется временем юрского периода, а действующие лица — вымершими ящерами. Но это наша история. В ней было и много хорошего. И те, кто думает, что на все прошлое надо наплевать и забыть, сильно ошибаются. Сейчас не стесняются брать за пример обветшалые передачи западного телевидения, которое в те времена было хуже нашего (об этом говорили работники телевидения западных стран, устно и печатно).
О нарушение всех моральных принципов в некоторых нынешних передачах я уже и не говорю.
Мне кажется, что если бы новые руководители всех телевизионных каналов поизучали историю советского телевидения (а настоящих, серьезных книг и передач в Телерадиофонде достаточно), то нашли бы там много полезного.