Телевидение - [11]

Тиму это очень разозлило.

Гарика он ненавидел давно, еще с тех пор, как они пацанами гоняли по дворам, терли сливовые косточки о бетонные ступени, чтобы получился свисток, наполняли оранжевые соски водой из-под крана, а потом окатывали прохожих. Детство у них было обыкновенное — родители пахали на заводах, а они добывали себе впечатления за высокими заборами воинских частей, в процарапанных на белой краске дырочках в окнах бани и из рассказов бывших зэков, умевших смачно сплевывать сквозь зубы.

Вот с этих плевков и началось — у Гарика как раз была щель между передними зубами, и он сразу же научился цвиркать слюной далеко и метко. А у Тимы ничего не получалось. И тогда они в первый раз подрались. Бились жестоко, как бьются старые приятели. Возненавидели друг друга люто.

Каждый создал свою шайку и стал развлекаться тем, что подстерегал зазевавшегося пацана из стана противника.

Потом их разбросало по Союзу. Оба сидели за спекуляцию.

А увиделись в туалете на Петровке, где торговали джинсами и батниками. Знаменитая была барахолка, милиционеры стеснялись входить в женскую половину сортира, а вольные торговцы как раз там и трудились. Тима и Гарик не сразу узнали друг друга, но, когда щербатый Гарик смачно сплюнул сквозь зубы, Тима вдруг словно прозрел. Даже обнялись от радости.

И снова друзья до гроба, как в детстве, когда сбегали из дому от родительской порки и прятались на дереве. Быстренько свернулись с джинсами и открыли в Мытищах подпольный цех, как тогда говорили, по производству товаров народного потребления. Профиль избрали самый широкий. Тут и сумки холщовые шили с портретами Джо Дассена, и фотокалендарики православные печатали, и точили из дерева шарики для бус, и чеканили из меди писающих мальчиков и девочек для обозначения мест общего пользования. И так хорошо у них пошло, что уже и квартиры в Москве прикупили, и по “Волге” взяли, и даже собирались открыть новый цех в Матвеевском, да прихватили их — нет, не милиция, не ОБХСС, а какая-то больно шустрая комсомольская дружина.

Ох и перетрухали они тогда. С милицией и ОБХСС было бы проще — там все было схвачено, кому нужно заплачено. А тут какие-то пацаны краснопузые. Когда дело касалось идеологии, все чиновные взяточники почему-то забывали о том, сколько им сунули в конвертах, и становились принципиальными.

— Надо ему дать, — предложил Гарик.

— Кому? — испугался Тима.

— Начальнику этой дружины гребаной.

— Да он нас еще и за это!

— Не уверен.

— Вот сам и давай!

Тима был на грани индийской истерики с заламыванием рук и раздиранием одежд.

А Гарик взял три тысячи и пошел к вожаку красных богатырей.

Вернулся он озадаченный.

— Знаешь, что он сказал? — спросил Гарик дрожащего Тиму. — Он сказал, что будет нас защищать Тогда еще не было понятия “крыша”. Но само явление уже существовало.

Вожак, которого звали Олег Булгаков, брал с цеховиков скромных двадцать пять процентов, что было не так уж много, а за это оформил в мытищинском цехе клуб активного отдыха, где люди далеко не комсомольского возраста продолжали клепать сумки, календари и чеканку.

Когда нагрянул наш “дикий капитализм” с его стыдливой гласностью и ИТД, Тима и Гарик, привыкшие всю жизнь скрываться, по первости растерялись. Вдруг выяснилось, что таких шустриков, как они, со своими цехами, по стране видимо-невидимо. Вся их кустарная работа оказалась никому не нужной, и они чуть не прогорели. Приуныли сильно. Хватались за “вареные” джинсы, за кооперативные кафе, даже за платные туалеты — все как-то валилось из рук.

Выручил тот самый дружинник Булгаков. Сначала помог организовать биржу, под гарантии горкома комсомола достал кредит, запустил рекламу по телевидению — и дело пошло. Он по-прежнему брал свои двадцать пять процентов, хотя мог бы уже претендовать и на все семьдесят пять. Но в бизнес Олег уходить не хотел, он занимался какими-то политическими делами, а все финансы крутили Гарик и Тима.

Скоро этих бирж развелось как грязи, но начальный, довольно крепкий капитал уже был сколочен. И тогда Олег подключил ребят к нефтяной трубе.

Дальше рассказывать неинтересно, потому что все все и так знают.

Тима и Гарик основали компанию “Дайвер”, которая уже покупала рестораны, дома, заводы, пароходы, нефтяные вышки, банки и целые армии чиновников, и теперь очень неохотно вспоминали свои мытарства в туалете на Петровке, потому что стали уважаемыми людьми, солидными бизнесменами.

Вот тогда и пришел к ним снова Олег и вполне резонно потребовал расплаты, а именно чтобы они со своим “Дайвером” сделали Булгакова сначала депутатом Думы, потом губернатором, а потом — президентом. Не зря комсомолец так скромничал все время.

— Нет, — сказал Тима.

— Да, — сказал Гарик.

— Это же знаешь сколько стоит?

— Это же знаешь сколько мы потом получим?

Гарик был умнее, он видел дальше. Это, кстати, тоже ужасно злило Тиму. Но он согласился. И “Дайвер” стал скупать газеты и журналы, образовался целый медиахолдинг, целью которого было создание собственного телеканала.

Вот им и стал “Дайвер-ТВ”.

До последнего времени Тима и Гарик были вместе, плечо к плечу, рука об руку. Пока Гарик не женился на американке. Это была какая-то сумасшедшая американка, она любила Россию больше, чем свою Америку. Тима всегда с подозрением относился к таким людям, потому что ничего лучше Америки ему и не снилось.