Технофобия - [51]

И после всего этого много ли у молодой семьи стимулов «завести ребенка», хотя бы одного? Подчеркиваю слово «завести», как заводят кошечку-собачку или еще какую-нибудь безделушку, на которую не жалко раскошелиться. А если жалко, что тогда?

* * *

Неспешно постукивая копытами по неоднократно хоженой тропе, пересекавшей сочно-зеленый луг, серая, с рыжими пятнами, лошадь привычно тянула за собой доверху груженую телегу со мной в придачу. И, должен сказать, что этот неспешный вояж я совершал вовсе не от скуки или желания полюбоваться окружающими пейзажами.

Мастера и их подопечные считают так называемых «технофобов» дикарями. Что ж, если в ассортимент признаков «дикарства» входит добывание хлеба насущного собственными силами, от чего с упорством, достойным лучшего применения, стремились уйти еще мои современники, то приютившие меня люди действительно непроходимо дикие. Не говоря уж о том, что они как огня бояться всяких машин и вообще устройств, коих нельзя собрать вручную и вручную же разобрать. Но в плане активности, предприимчивости, трудолюбия и организованности, то есть всех тех качеств, что сделали когда-то дикое племя наших предков цивилизацией, технофобы дают сто очков вперед самому опытному мастеру.

Грамотность с письменностью, к сожалению, была утрачена и технофобами тоже. Правда, неожиданно у них расцвела устная культура. Во-первых, каждый вечер на улицах поселка можно было найти хотя бы парочку любителей позвенеть в бубен, потренькать на струнах и, конечно же попеть, причем не так, как поет хорошенько поддавшая компания за праздничным столом. Среди поселковых самородков встречались голоса, обладатели которых заткнули бы за пояс минимум две трети современной мне эстрады. Во-вторых, каждую неделю в общинном доме проводилось что-то вроде вечера художественной самодеятельности. Кто-то пел, кто-то шутил (довольно весело), кто-то разыгрывал целые сценки, мини-спектакли, и все это — без бумажек, суфлеров, дорогих декораций и пресловутой фанеры. Да окажись хоть народный артист России в трехтысячном году на таком вечере, уже на первой минуте был бы он освистан да закидан гнилыми помидорами.

Кстати, Тая и меня норовила склонить к участию в подобном мероприятии, но я успешно отнекивался. Накосившись сена, нарубившись дров, накопавшись в огороде с утра до позднего вечера, я, не приученный к физическому труду, первые дни мог лишь валяться на лавке, и приходить в ужас даже при мысли о каких-нибудь дополнительных нагрузках, включая «супружеский долг». А уж приносить себя в жертву Мельпомене в таком состоянии мне хотелось в самую последнюю очередь.

Помимо искусства, пускай пока любительского, у технофобов имелся еще один признак цивилизации. Общины мало-помалу додумались осуществлять обмен производимой продукции — хотя бы меж соседями. Нет, денег, или их эквивалента, наподобие собольих шкурок не было, как не было специального торгового сословия или прослойки. Происходил покамест прямой натуральный обмен, одним словом, бартер, и не между людьми, а между общинами. Община выменивает излишки какого-нибудь товара, производимого ее членами, на какое-то количество другого товара, коего не хватает, после чего распределяет это количество среди нуждающихся.

Мне, как жителю России конца двадцатого — начала двадцать первого века такая система, конечно же, казалась уравниловкой, не учитывающей личного трудового вклада и поощряющей тунеядцев, но… В чужой монастырь я уже заглядывал со своим уставом под мышкой. Заглянул — и огреб, что называется, по полной. Кабы приспособился, подобно Дарье-Дейремене, было бы мне счастье, в виде сытного, комфортного и не напрягающего жилы существования. А я не смог — и получил, что имею. Тропу, что как шрам, кобылу, серую с рыжими пятнами, и, конечно же, телегу, где помимо меня размещалась целая куча деревянной посуды. Тут и ложки, и тарелки, и лоханки. В деревне, которая так и называлась, Большие Ложки, есть целая мастерская по изготовлению этого добра. И с ним, родимым, я как раз возвращался в свой новый дом, оставив в Больших Ложках целую телегу нашей капусты.

До поселка-деревни-городища оставалось менее полукилометра, когда из-за пригорка я заметил поднимающийся столб дыма. Дыма без огня, как известно, не бывает, и где именно бушевал огонь, нетрудно было догадаться.

Что там может быть? Пожар? А может еще один признак цивилизации — война? Мне некогда было перебирать варианты, я сделал единственное, что мог в такой ситуации — придал лошади ускорение небрежным взмахом плетки.

Первым из живых людей, встретившихся мне на пути, была девочка лет семи, испуганная и заплаканная.

— Дядя, не ходите туда! — закричала она, увидев меня, — там…

— Да что случилось-то? — помимо своего желания, видимо от волнения, рявкнул я на ребенка, — что там?

— Дракон! Пришел всю деревню сжечь! Он моего папу…

Я уже заметил, как не похожи дети технофобов на капризных, избалованных и истеричных недорослей моего времени. Девочка не стала ни реветь, ни биться головой, ни прибегать к другим «ужимкам и прыжкам», скопированным с героини какого-нибудь сериала или реалити-шоу. Она просто замолчала, закрыв лицо руками, и бросилась прочь. А я погнал лошадь еще сильнее.