Белогор отвел взгляд от ведуна в военной форме, и, обращаясь уже ко всем, произнес:
— С завтрашнего дня сюда начинают прибывать члены братства, чтобы забирать понемногу учеников. К моменту появления Трихора в Риме на священном холме останутся только старшие ученики и ведуны. На Советах Трихор более не присутствует, в зале Совета — не ночует. Ростиг позаботится о его ночлеге. Другим членам братства о Трихоре не рассказывать. Замыкайте сознание. И, начиная с завтрашнего утра, все закрываем свои мысли.
Ведуны с серьезными лицами смотрели на Белогора. Даже Ростиг поднял голову. Никто не возразил гривасу.
— Трихор, тебе более незачем здесь оставаться. Мы сейчас начнем следующий Совет, пятый по счету. Ростиг, загаси свечу Совета…
Уходящего Кондрахина разом настигли прощальные приветствия-мысли остающихся в зале ведунов. Прислонившись спиной к теплому сосновому стволу, он без мыслей, без чувств, ждал окончания следующего Совета. Совета, который не упомянет его имени, Совета, который уже ничем ему не поможет.
Он догнал неспешно бредущего ведуна, уже зная, что Ростиг не собирается направляться к себе в дом. Ничем не выдав, что заметил Юрия, старейший шел к навесу, под которым жила Олкона. При их приближении птица отпрыгнула в сторону и хрипло прокричала:
— Чужой, чужой!
Почему-то совсем не удивившись, Кондрахин поинтересовался у Ростига:
— Олкона и по-русски говорит?
— По-русски говоришь ты. Она лишь обратилась к тебе на твоем родном языке. Поблагодари Олкону, только мысленно, за то, что она допустила тебя стоять рядом с ней. Только здесь я могу открыть тебе одну из самых опасных тайн. Речь пойдет о картине Третьей Печати. Ты знаешь, что она представляет собой?
Юрий с сомнением пробормотал:
— Все говорят о картине, и у меня возник образ обычной — по виду — картины, которая каким-то образом показывает враждебные мысли.
Ростиг кивнул:
— Таково общее представление. В мире, что называется Розгор, существуют шесть печатей. По две на каждую обитающую там разумную расу. Как выглядят печати в том мире, каковы их возможности — для нас не столь важно. Ни одну печать изъять с Розгора невозможно, это привело бы к разрушению целого мира. Картина Третьей Печати — отдаленное подобие существующего на Розгоре. Но даже в таком качестве ее возможности огромны. Она открывает дверь между мирами, она способна перебросить отсюда на Розгор или в противоположном направлении целое войско, вызвать пожары, землетрясения, наводнения, ураганы. Ее владелец сможет мгновенно перенестись от нее в любое желаемое место, или вернуться из любого места к ней. Я не знаю, в какой степени Джироло смог овладеть ее возможностями, ибо это очень непросто. Либо он почти всесилен, овладев всеми ее возможностями, либо он использует ее понемногу, опасаясь навредить по неумелости самому себе.
Кондрахин перебил медленный рассказ ведуна:
— Почему Джироло? Тот, другой, намного сильнее. И он может перемещаться мгновенно, я точно знаю. Может, это он владеет картиной?
— Возможно, — согласился Ростиг, — Тибур сильнее, но это не значит, что он сможет отобрать у Джироло картину. Она настроена на одного владельца и при его жизни другому не удастся ею воспользоваться. А Джироло человек старый, он мог настроить картину защищать себя. Тогда Тибур не рискнет причинить ему вред или силой отобрать картину. Тибура здесь, рядом с Олконой, можешь смело называть по имени, — пояснил старейший ведун, заметив вопросительный взгляд Кондрахина, — я уверен в ее защите больше, чем в защитных оберегах зала Совета.
На чем основывалась уверенность ведуна, он не разъяснил. Хотя Ростиг не закрывал своего сознания, Юрий не мог взять оттуда ничего, кроме обычных мыслей идущего по лесу человека. Старейший, отведя его к шалашу на лесной опушке возле картофельного поля, спросил:
— Сможешь поддерживать защитный слой мыслей, чтобы обходиться без мыслезащиты? Как я сейчас?
Подумав, Кондрахин ответил утвердительно. Да, в этом для выросшего в большевистской России человека сложности не было: думать не то, что ты думаешь на самом деле, пряча за обыденными и дозволенными мыслями в уголке сознания мысли настоящие.
— Тогда приучайся пользоваться таким способом защиты. Завтра придет Дабота, это его шалаш. Продолжишь с ним изучение ментальных ударов, но уже под открытым небом, без защиты зала Совета.
Наутро Дабота с Кондрахиным переломали множество веток, стремясь наносить удары, который не выдали бы наблюдателю своей сути. Дабота сумел сломать ствол сосны, сантиметров десяти в обхвате, успехи его ученика были несколько скромнее. В шалаше, наскоро прикрытом несколькими слоями мыслезащиты, Дабота рассказал о случае, который весьма уронил его репутацию среди других ведунов.
— Чувствую — он. Сзади. Олконы на холме не было, значит, владелец картины Третьей Печати может появиться. Ну, думаю, конец тебе, старый поп. Удар подготовил широкий, чтобы переломать все в двадцатиметровой полосе. Бил назад, не глядя, не оборачиваясь. Чувствовал, что до него шагов пятнадцать. Ударил со всей силы. А то оказалась его бестелесная суть. Что бы мне приглядеться получше! Прихватил бы ее словощипом и отвел бы на допрос в зал Совета.
