— Я слышал, есть такая метка, после которой человек быстро остается без разума. Его похищают уродливые создания, которые тем и живут. Научишь меня ставить такую метку? — спросил Юрий, памятуя, как он едва не отдал концы на Иоракау, когда его же союзник по кондрахинскому недомыслию снабдил его такой меткой.
Старый ведун отрицательно покачал головой. Это было высшее, и очень опасное искусство, доступное даже не всем тем, кто мог самостоятельно преодолевать барьеры между мирами. Ростиг слышал о таких метках, знал и то, что ставящий их в момент постановки сам не меньше рисковал пострадать от похитителей разума. Да и потом, как справедливо заметил ведун, Юрию вообще искусство ставить убийственные метки не требовалось. Если он сумеет близко подобраться к Джироло, то ему проще убить того обыкновенными человеческими средствами.
— Сведущие в ментальных воздействиях люди всегда поддерживают наготове приемы защиты от таких воздействий. Дабота ведь тебя и этому учит? А против стрелы, кинжала или пули специально никто защиту не готовит, все надеются, что обычного убийцу почувствуют на расстоянии. Так оно обычно и бывает.
"Неужели никто не догадался подсылать убийц с защищенным разумом? Не может такого быть. Не иначе, Ростиг просто не знает таких случаев. Незаметно закрыть мыслезащитой другого человека можно, если находишься рядом. Значит для такого покушения пригоден только выстрел издали: оказаться вблизи охраняемого чародея означает быть раскрытым, не спасет и мыслезащита. Но выстрел издали легко подготовить, только если знаешь маршрут передвижения того, кого собираешься убить. Ни Джироло, ни Тибур выследить себя не дадут".
Идея организовать Тибуру ловушку, имитировав покушение на папу римского, все больше казалась Кондрахину единственно пригодной. Только покушение, покушение неудачное, но имеющее видимость настоящего, могло заставить Тибура держаться вблизи Целестина Пятого. Тибур не мог пожертвовать папой, без усилий которого, как полагал Вельг, Италия могла сохранить в грядущей войне нейтралитет, а это резко меняло расстановку сил.
Нейтралитет Италии развязывал руки и Франции, и Балканскому Союзу, вполне возможно, что Турция тоже предпочла бы избежать военных действий. Турецкий флот на Средиземном море уступал объединенным силам балканцев, французов и греков. В такой ситуации десант на европейские берега проливов выглядел чистой авантюрой.
На очередном Совете, четвертом по счету, Белогор высказался первым:
— Трихор способен спрятаться в толпе людей, мирохранители папы римского не отличат его от обычного верующего. Он умеет гипнотизировать неустойчивых людей, способен прикрыть мыслезащитой своих помощников. Его научили различать заклятия-ловушки, наносить и отражать ментальные удары. Я хочу сказать, что общая подготовка его завершена. Прошу членов Совета высказываться.
Викус и Светояр предложили себя, чтобы помочь Трихору в Риме. Оба, оказалось, уже немного владеют итальянским. Вельг сказал, что он готов, несмотря на опасность, бестелесной душой находиться в Риме, подсказывая и разведывая. Ярилка считала, что важнее выработать хороший план действий, а лишние люди в Риме окажутся скорее помехой. Дабота заявил, что он в Риме будет не лишним, согласившись, что разведку и подготовку атаки на владельца картины Третьей Печати он вряд ли проведет успешно. Молодой ведун настаивал лишь на своем участии в самом действии.
Ростиг сказал свое слово, глядя в пол. Тихим голосом, так, что присутствующие даже перестали дышать, стараясь его расслышать.
— Мы все согласились, что Трихор отправится в Рим и постарается ударить по владельцу Третьей Печати. Для этого он устроит покушение на Целестина Пятого, используя загипнотизированного случайного одиночку. Охрана схватит покушавшегося, и в этот момент владелец картины Третьей Печати должен вспомнить о нас, о братстве Увилбене Ласа. Мы позже обсудим, как этого добиться. Теперь я предлагаю согласовывать наши действия здесь без Трихора, а Трихор пусть обсуждает свои римские планы не со всем Советом, а наедине с теми, кого сочтет нужным.
Старейший ведун замолк, но головы так и не поднял. Предложение Ростига было разумно, Кондрахин и сам намеревался обсуждать свои римские планы только с Ростигом и Вельгом, но предложить такое, нарушающее традиции, изменение без всеобщего раздражения, мог только старейший. Даже авторитета гриваса могло не хватить, чтобы убедить членов Совета в том, что им нельзя безоговорочно доверять.
Белогор внимательным взором осмотрел сидящих. Подал голос лишь смертельно обиженный Дабота.
— Уважаемый Ростиг считает, что, оказавшись в Риме, Трихор легко выдаст все Братство? А мы, едва сюда пожалует Джироло, тут же побежим ему рассказывать все о планах Трихора? Или мы здесь не ведуны, знатоки старинной мудрости, а ученики, вчера украсившие лбы деревянными обручами?
Но даже в его голосе не было настоящей злобы. Он понимал — враги братства сильны, а война, еще даже не начавшаяся, уже требует чрезвычайных мер.
Снисходительно, но и мягко, ответил Даботе гривас:
— Возможности владельца картины Третьей Печати нам, к сожалению, неизвестны. Я не верю в то, что он способен различить слова и мысли, которые рождаются в этом зале. Но легенда, приписывающая ему всеведение враждебных умыслов, несомненно, имеет основания. Так что не обижайся, Дабота. Не ты один будешь отстранен от римских событий.
