Teen Spirit - [16]

— Подумать только, два года я внушал окружающим, что не могу выходить, они только-только дотумкали, и теперь пройдет еще два года, пока они усекут, что я-таки вышел…

— Стремопатия не одолевает?

— Пока нет. И потом, у меня при себе лексомил, стрессам, экванил, урбанил, темные очки и еще смешные такие оранжевые пилюльки — мне их, когда я руку разбил, дали, — ступорят клево. Еще есть диантальвик — расслабляет.

— Ты нашел, куда вписаться?

— Гостиница на Барбесе.

— Ну да, там подешевле.

— Там девки офигительные. Я когда утром спускаюсь в бар выпить кофе, сажусь к окну и глазею. И хочется всем им сделать детей.

— Понравилось, значит?

— Это так, фигура речи.

Вообще-то я выбрал Барбес, потому что это недалеко от нее. Сандра продолжительно вздохнула:

— Хочешь, переезжай ко мне.

— Наконец-то!

— Нахал ты. Ведь понимаешь прекрасно, что мне это неудобно.

— А мне, думаешь, на улице удобно? Да ты не вибрируй: мы чудненько поладим…

* * *

Мы вышли и стали ловить такси. Стоял туман, машины еле ползли и все время гудели. Я исподволь разглядывал Сандру.

Никогда не подозревал, что она ходит такая разряженная и губы красит так ярко, да еще носит байкерские перстни. Стремно оказаться вдруг в ее власти.

Площадь была запружена машинами; полный атас: туча застопоренных автомобилей с одинокими менами внутри, каторга натуральная. Я вспомнил Нанси, и ни с того ни с сего мне сделалось грустно. Сандра прыгала с ноги на ногу, пытаясь согреться.

— Это поразительно, до чего она на тебя похожа… Ты, наверное, сам ахнул.

— Обидно, что я не знал ее маленькой. Что она уже не увидит меня молодым. Интересно, каким бы я был, выложь Алиска мне это раньше.

За годы, прожитые с Катрин, я научился задним числом подмечать ошибки в собственной речи, но избавиться от них не избавился. Когда мы только познакомились, я бравировал тем, что говорю, как дебил. Мне это казалось очень мужественным, — дескать, я такой бывалый и прочее. Со временем я обнаружил, что разговаривать иначе у меня не получается, что оно ко мне прилипло, и веселого тут мало. Это вроде сыра, который в мышеловке: сначала радуешься как дурак, а когда захлопывается, спохватываешься — ан поздно.

Воспоминание о Катрин полоснуло меня по сердцу, сжал в руке мобильник: неужели она мне так никогда и не позвонит? Неужели ей лучше, что она от меня избавилась?

Перед нами остановилось такси, за рулем миниатюрная арабочка, волосы стриженые, лукавая мордашка. Она тянула маленький косячок и вела машину как полоумная. Печальная, как блюз, мелодия raï[9] заполняла салон.

Я сказал задумчиво:

— Боюсь, девочку ждут большие проблемы с ее матерью.

Сандра откинула голову назад, я заметил, что она выглядит измученной.

— Эти проблемы так или иначе возникают у всех девочек.

Она уставилась в потолок кабины и некоторое время сидела неподвижно, сложив руки на животе. Я глядел в окно, на тротуаре пешеходы с недовольными рожами ожидали, когда поток автомобилей остановится и можно будет перейти.

Сандра вскинула руки и скрестила их за головой, отчего грудь ее поднялась, напряглась призывно. Никогда не мог понять, нарочно ли девицы принимают такие позы или у них в самом деле это получается безотчетно.

Я отвернулся к окну, мысли мои спутались. Крепкие ли у нее яблочки, если их потрогать, любит ли она, когда ей прикусывают сосок, как ведет себя в процессе, закрывает ли глаза, напевает ли; от ее ляжек веяло уютом, это поразило меня еще при первой встрече. Она выглядела немного слишком отвязной, чтобы я запал на нее всерьез, но в то же время аппетитной и возбуждающей.

Таксисточка заинтересовалась нашей беседой:

— Сколько лет этой девочке?

— Тринадцать.

Она аж присвистнула:

— С девчонками тут надо поосторожней. Очень ранимый возраст.

Сандра встрепенулась, растянула губы в понимающей улыбке, склонилась к водительскому креслу, и они заговорщически зашушукались, сочувственно друг другу кивая. В их болтовне я не понимал ни слова, внимания на меня никто не обращал, я втянул голову в плечи и снова уставился в окно. Такой красивый город и такая, блин, мясорубка.

Раньше, когда речь шла обо мне одном, образ эпохи как «концлагеря, охраняемого варварами» меня мало колебал. Теперь же я сознавал, что Нанси предстоит вырасти в этом аду, предстоит расквасить свою подвижную рожицу о чертову реальность, и ужас сводил мне нутро.

* * *

Дома Сандра устроила все самым корректным образом. Указала мне мое место: диван-кровать, освободила в шкафу отделение для моих джемперов и дисков, потом изложила правила общежития:

— Без меня в мою комнату не входить. Когда я дома, желательно меня не беспокоить, особенно если я сплю или работаю. Всегда стучать. Не заваливать кухню коробками из-под всякой всячины. Если нет молока, спуститься и купить…

Я довольно скоро перестал слушать. Не больно приятное начало. Ощущение, что я семьсот пятьдесят первый человек, кого она пускает пожить. Это, между прочим, ломало весь кайф.

Затем она закрылась в комнате, чтобы закончить статейку о нео-металле. Хотел я ей высказать, что ни фига она в этом не сечет и потому лучше бы не совалась, а потом плюнул.

Чистенький пол, плюшевые игрушки, пылящиеся наверху стеллажа, книжки карманного формата в ряд по соседству с альбомами «Ташен», комиксы французские, комиксы японские — этот пестрый набор отражал, по мнению Сандры, ее собственные вкусы, однако точно такой же наверняка можно было увидеть у тысяч и тысяч девиц. Разбросанные на полу подушки, тощие, тянущиеся к свету растения напоминали о том, что здесь проживает тусовщица со стажем, не забывшая еще былых времен. На полу стопками, доходящими мне до пояса, сложенные CD — она получала их десятками каждое утро.