Он никогда не забудет тот момент, когда вошел в летнюю кухню и застыл, помертвев, и дочка непонимающе глядела на него, а на столе стояли перевернутые банки, только что ошпаренные кипятком, и плавали в тазу вымытые огурцы, и смородиновые листы источали дивный аромат, и листья дуба и вишни, и укропные желтые зонтики, а в руке дочка держала закаточную машинку, ту самую, с деревянной ручкой и щербинкой, и прошла целая вечность, прежде чем он осознал, что ни одной банки она еще не закатала, что только сегодня начала, что еще не поздно, не поздно, не поздно.
Потом было несколько натянутых, молчаливых дней, дочка не понимала и обижалась, а он страдал, но не мог объяснить. «Как с цепи сорвался, что я такого сделала, я думала, это старая, из бабушкиных еще запасов», — говорила она со слезой в голосе, а он курил, дрожащими руками придерживал пиджак на груди, стоял на крыльце и смотрел в ночное небо, колючее, далекое, немое.
Конечно, потом они помирились. И собрались купаться, и ВС шел с тайным вечным своим страхом за них всех, глупых, лезущих в воду, заплывающих на глубину. Нужно было все-таки сделать это, законсервировать, захлопнуть их жизнь в банку, как красивого мотылька, но жена оставалась в городе, принимала экзамены у заочников, а как без нее, как он останется без нее?
А потом, возвращаясь в сумерках, ВС увидел его, человека в шляпе. Тот шел навстречу, с семейством, и все выглядели как прежде — дочка с косами, сынок в белых гольфиках, — но кое-что изменилось, потому что у красавицы-жены выпирал огромный, выпуклый, налитой живот. Пропустив своих вперед, человек в шляпе отстал и поздоровался с ВС, и непонятное что-то плескалось в его глазах, то ли боль и страх, то ли облегчение.
— Разбилась? — спросил ВС сочувственно.
— Не разбилась, нет. Я сам.
— Но почему?
— Никто не любит признавать свои ошибки, — пожал плечами тот. — Но какое счастье, когда их можно исправить. Приходите к нам на чай, моя дочь и ваша внучка одного возраста, авось подружатся.
Поздно вечером в доме гремели посудой, укладывали Маруську, звенел у калитки смех Лизы и басок ее кавалеров. ВС сидел на крылечке, курил, слушал, как бесшумно снуют в темных небесах нетопыри, как слизни выползают из укрытий, и клубничные кусты тянут через дорожку свои мохнатые усы. И звезды больше не казались ему такими колючими.
