Театральные люди - [54]

…Говорят, что Юрий Любимов «Вишневый сад» не принял. Как вспоминают очевидцы, уже по одному тому, как он швырнул свои ключи от машины на режиссерский столик перед просмотром, стало понятно, что ничего хорошего не будет. Весь спектакль он недовольно пыхтел, шевелил бровями, бросал гневные взгляды по сторонам. Как профессионал он, конечно, не мог не оценить класс режиссуры. Но ревнивое чувство, что его ведущие актеры вдруг заиграли с какой-то невиданной глубиной и силой, еще долго не давало ему покоя. Для него это была измена, которую он не мог простить ни Демидовой, ни Высоцкому. Стоило ли удивляться, что их следующую попытку самостоятельной работы по пьесе Теннесси Уильямса «Крик» он зарубит на корню сразу и безоговорочно. Вполне возможно, что и спектакль тогда у них получился несовершенным. Но та жесткая категоричность, которая прозвучала в оценках и голосе Юрия Любимова, не оставляла надежд хоть на какие-то послабления и возможность самостоятельного выбора. В качестве моральной компенсации он даст Демидовой сыграть Машу в своих «Трех сестрах», а потом Марину Мнишек в «Борисе Годунове». Но они мало что могли изменить в ее актерской биографии.

Портрет дамы с пюпитром

Смерть Высоцкого в июле 1980 года подвела черту, четко поделив историю Таганки на «до» и «после». После всё было плохо: запрещение лучших спектаклей, вынужденный отъезд Любимова на Запад, почти два года ожиданий, внезапный приход Эфроса, расколовший столичное интеллигентское сословие, и его внезапная смерть, потрясшая всех и спутавшая все карты. А потом — долгожданное возвращение Любимова под дружные аплодисменты и новые разочарования. Сейчас я думаю: как все эти события прошли через Демидову? Где она была? Как пережила это время? Чем спасалась, чтобы не утонуть во всех разделах и спорах «имущественных субъектов»?

Икша, пасьянс, книги, отключенный телефон — много раз опробованная и всегда безотказно работающая тактика. Все как обычно. Но не только! Именно в эти смутные, перестроечные годы она впервые рискнет выйти на сцену одна. Демидова и раньше охотно выступала в сборных концертах с чтением стихов: Пушкин, Цветаева, Ахматова. По молодости пыталась в одиночку играть Гамлета, подражая Саре Бернар. От этих попыток осталась серия черно-белых фотографий Валерия Плотникова, где она со шпагой и прической пажа. Но, скорее, это были отдельные эпизоды, которые никак не хотели складываться в развернутый сюжет. И только на шестом десятке она вдруг решила стать профессиональным чтецом, точнее, чтицей.

Фактически это была другая профессия, которой учат с юности и посвящают ей жизнь. Круг чтецов — высшая актерская профессура со своей иерархией, профессиональными секретами, заработанными именами и репутациями. Слово, обесцененное в непрерывном информационном потоке и почти вытесненное с территории современного искусства, вернулось туда, где ему и полагается быть, на свое законное место, — в библиотеки, музеи, филармонические залы. Именно там все чаще можно было встретить Демидову. Привыкшая к большим театральным сценам, она поначалу немного тяготилась непривычной камерностью и близостью зрителей, сидящих иной раз на расстоянии вытянутой руки. Но потом как-то свыклась и полюбила внимательную, строгую тишину. И даже то, что сакральная фигура режиссера была теперь решительно вычеркнута из всех ее концертных программ, говорило о многом. Хотя справедливости ради стоит напомнить, что первую чтецкую программу ей поставил не кто-нибудь, а сам Джорджо Стреллер, пригласивший ее выступить со стихами русских поэтов у себя в театре Пикколо ди Милано. Именно тогда впервые возник в ее жизни пюпитр как самый необходимый реквизит, и разложенная на нем старинная папка с рукописью, издалека похожая на клавир. И мизансцены, напоминающие полотна малых голландцев с их благородными дамами, которые бесконечно музицируют или читают любовные письма перед открытым окном.

Теперь ей больше нравилось иметь дело с дирижерами, как Спиваков, Колобов, а позднее Курентзис, которые всякий раз почтительно умолкали, как только ей надо было вступить. Но потом и они отпали, когда стало ясно, что участие их музыкантов сильно усложняет ее гастролерскую жизнь. Так постепенно складывался Театр Аллы Демидовой. Это произошло не сразу, не в один день. Она долго примеривалась к возможности оставаться одной на сцене и ни от кого не зависеть. Но окончательно это произойдет, когда она примет решение уйти из театра.

Жалела ли она потом об этом? Если и жалела, то точно не о Таганке. Там последние годы она чувствовала себя совсем чужой и ненужной. Из всех ее спектаклей на афише осталось только одно название — «Преступление и наказание» с крошечной ролью матери Раскольникова, которую она под конец просто возненавидела, а новых премьер с ней у Любимова не предвиделось. Просто вместе с трудовой книжкой, которую она забрала из отдела кадров, ушло что-то более важное: ощущение дома, пусть опустелого и холодного, но все-таки дома. Какой-то призрачной, но все-таки защищенности. И еще — это необъяснимое чувство постоянства места и времени, навсегда связанное в ее памяти с Таганской площадью и зданием театра напротив метро. Лишь однажды на сорокалетний юбилей их первого спектакля «Добрый человек из Сезуана» сам Любимов позвонит ей и попросит выступить в маленькой роли, которую она играла еще студенткой. Демидова не смогла ему отказать, но с условием, что сделает это только один раз. Так и договорились. Больше Юрий Петрович ей не звонил.