Театральная история - [28]

Господин Ганель попытался отыскать в своей головке спасительную остроту, какую-то цитату, хоть что-то, что могло бы разорвать сгустившуюся над ним тишину. Не получилось.

Произошло главное – он принял на свой счет эту историю. А могло ли быть иначе?

Я же хочу сказать, что режиссер похож на Бога тем, что он один знает, в чем смысл страданий. Во что они выплавятся в спектакле. И только он определяет меру и время – кто, когда и сколько будет мучиться. Наш режиссер так верит в себя (а может ли Бог в себя не верить?), что без тени сомнений отмеряет каждому необходимую порцию страданий.

Вдруг все услышали что-то среднее между громким сопением и тихим похрюкиванием – это господин Ганель боролся с болью. Внезапно он почувствовал тепло в левой руке, жар в сердце, в его голове пронеслось: "Все смотрят – стыдно", – и эта мысль была красного цвета.

Через секунду несколько актеров склонились над господином Ганелем: обморок. Режиссер отпустил всех на перерыв и приказал привести к карлику врача, который всегда дежурил в нашем театре.

– Через час жду всех в зале. Пройдем первую сцену.

Я смотрел на завороженную труппу и ее властелина, на лежащего около красного кресла господина Ганеля и думал, что наш режиссер всесилен. Да, именно так и было: он унижал на моих глазах человека, с которым я вчера откровенничал и пил, а я таял от восхищения. Я посмотрел на Сергея: он ловил каждое режиссерское слово, а на вчерашнего друга даже не взглянул.

Что тут скажешь? Театр – по ту сторону добра и зла. И случилось это с нашим видом искусства задолго до истерических откровений Фридриха Ницше».

Ускользание

Александр усадил Наташу на диван. И начал говорить. Даже если бы эту речь услышал иностранец, он без труда бы понял: идет выяснение отношений. Только в такие моменты шепот переходит в крик. И обратно.

– Знаешь ли, – он, как ему казалось, сразу взял быка за рога, – я чувствую замужних женщин, я чувствую влюбленных женщин – у них на лбу написано: «занято».

Наташа провела рукой по лбу.

– Я же просила рабочих прибить табличку на двери, а не на лбу.

Она засмеялась, давая понять, что не настроена выяснять отношения. Саша смутился. Но не сдался.

– Когда мы встретились, ты была так ошеломительно свободна, что меня это даже напугало. А когда ты сказала, что замужем, я подумал, что ты вежливо врешь, потому что я тебе не очень понравился. Ты и сейчас и живешь, и выглядишь, и ходишь, и пахнешь, как свободная женщина. Зачем тебе он? Зачем вы вместе?

– Вместе… – начала Наташа, и Саша по ее тону почувствовал, что снова не получит ответа. – Вот вслушайся в это слово: в – месте. То есть в одном месте, да? Значит, ничего, кроме этого, слово «вместе» не означает?

– Наташа! – воскликнул он. – Твой муж у тебя хоть иногда из-под каблука выглядывает?

– Прямо сейчас, – не смущаясь, ответила она. – Ты ему очень нравишься.

И тут Александр неожиданно для себя расстался со своим главным козырем. Он приберегал его на конец беседы, хотел покорить им Наташу окончательно. Но сейчас, чувствуя, что победой даже не пахнет («А как, кстати, пахнет победа?» – вдруг подумал он), пустил в бой тяжелую артиллерию:

– Наташа. Тебе назначат показ в нашем театре. Не знаю, когда, но принципиальное согласие – получено! Если ты понравишься, а ты понравишься, тебя примут в труппу. И смотреть тебя будет Сильвестр! А не как в тот день, когда мы встретились, тебя должен был смотреть какой-то жалкий лысый помреж!

Саша приготовился принимать восторги, поцелуи и смущенно-гордо бормотать: «Ну что ты, перестань… Это мне ничего не стоило…» Но…

– Почему ты сначала заговорил о моем муже? – голос Наташи был так же холоден, как ее взгляд. – Чтобы попасть в ваш театр, я должна расстаться с ним? Входной билет?

– Это совпало, Наташа, – поторопился объяснить он, – просто я вчера ночью, когда ты ушла… мне стало так больно… А договорился о тебе сегодня… А сейчас просто две мысли сошлись.

Наташа долгим, темнеющим взглядом смотрела на любовника-шантажиста. Она понимала, что между ними теперь – грандиозная услуга Саши. И об оплате ей придется подумать. И еще она понимала, что едва переступит порог театра как актриса знаменитой труппы («О, если это случится! Если случится!»), их отношения с Сашей изменятся безвозвратно.

Она войдет в театр, окажется перед лицом Сильвестра… Ей вдруг представилось, что великий режиссер аплодирует ей. Лично. И публично. Наташа почувствовала, как ее словно поднимает ввысь, как по всему телу жгучим холодом разливается восторг. Не в силах совладать с собой, она крепко обняла Сашу. Поцелуи поскакали по губам, по щекам, достигли шеи. Наташа благодарила его молча, но деятельно. Он, счастливый ее внезапной радостью, подхватил ее на руки и понес в комнату. Нес бережно, но едва положил на постель, нежность уступила страсти.

Вскоре они лежали рядом обнявшись. Недавняя ссора, как казалось Саше, произошла в какой-то другой жизни с другими людьми. Он, как всегда после занятий любовью, начал мечтать. Недоверчивый к жизни и людям, лежа в постели в обнимку с любимой женщиной, он становился первоклассным архитектором воздушных замков. Наташа это настроение прекрасно знала. Она, в отличие от Саши, не забыла только что случившуюся ссору и ультиматум, который ей был поставлен. Хотя, может быть, Саша и сам не понимает, что поставил ей ультиматум. Наташа чувствовала, что не переступит сакральной границы между обыденной жизнью и великим московским театром, не принеся жертвы. Сейчас, обнимая Сашу, она гнала мысли о том, какой жертвы потребует от нее театр.