Театральная история - [109]

– Начали! – громко сказал Андреев.

Сергей подошел к Наташе и прикоснулся к ней рукой. Долго держал в своей. Отпустил руку, но не отпустил взгляда.

Сергей:

Я ваших рук рукой коснулся грубой.

Чтоб смыть кощунство, я даю обет:

К угоднице спаломничают губы

И зацелуют святотатства след.

Наташа:

Святой отец, пожатье рук законно.

Пожатье рук – естественный привет.

Паломники святыням бьют поклоны.

Прикладываться надобности нет.

Сергей:

Однако губы нам даны на что-то?

Наташа:

Святой отец, молитвы воссылать.

Сергей:

Так вот молитва: дайте им работу.

Склоните слух ко мне, святая мать.

Наташа:

Склоненье слуха не склоняет стана.

Сергей:

Не надо наклоняться, сам достану.

(Целует ее.)

Вечером Александр записал в свой дневник: «Если бы меня спросили – „чувствовал ли ты любовь, не знающую пределов“? Я бы ответил – да. Когда я смотрел на сцену Сергея и Наташи… Моя любовь к ним, запутанная, источенная условностями, прерываемая мною и людьми, в одно мгновение заполнила меня, встала во весь рост и сказала в полный голос: „Я есть“».

Но сейчас Александр, съежившись, сидел в левом углу пятого ряда партера. Никто его не замечал.

Наташа просто забыла, что в зале сидит ее бывший друг. Забыть об Александре ей помог актерский инстинкт: напряжение последних дней и так было невероятно сильным, и если бы она думала еще и о мучениях Саши, то не смогла бы и шагу ступить по сцене.

Александр посматривал на Сильвестра, сидящего за режиссерским столиком с неизменным стаканом воды и испещренным пометками шекспировским текстом. Александр не мог видеть, как около фразы «Мой друг, где целоваться вы учились?», которую произнесла Наташа, Сильвестр сделал пометку «безнадежна».

К Андрееву, пригнувшись, стараясь не мешать репетиции, пробирался господин Ганель в одежде священника. Ряса новенькая, поблескивающая. На груди огромный крест. Сильвестр покосился на брата Лоренцо и, как всегда, невольно улыбнулся – карлик-поп вызывал у него умиление.

Даже издалека было видно, что господина Ганеля распирают гордость и хитрость. И гордость была больше. Она простиралась до самой крыши огромного зала, и с ее размахом могла поспорить разве что Александрова любовь.

Господин Ганель подсел к режиссерскому столику и тут же сотворил на своем лице гримасу ленивого равнодушия. Он дожидался, когда Сильвестр станет его расспрашивать, ну, мол, брат Лоренцо, чем ты так горд? Сильвестр же зорко, по-коршуньи, наблюдал за тем, как Преображенский и Наташа завершают сцену на балконе. Вдруг режиссер крикнул:

– Не надо, Сережа, не поддавайся ей!

Преображенский остановился. Посмотрел на Сильвестра с недовольством – он ненавидел, когда прерывали его игру.

– Джульетта совсем обезумела от любви, – Сильвестр услышал, что говорит с хрипотцой, и глотнул воды, – она не понимает, как рискует сейчас Ромео. Он ведь в доме Капулетти, и если его заметят, то, скорее всего, убьют. Ромео нередко участвовал в уличных потасовках, бил сам и был бит. Он кожей чувствует, что в этом цветущем саду его могут в лучшем случае покалечить, если найдут. Он не забывает, вернее, его тело, его инстинкты не забывают, что вокруг – ненависть. Сережа, играй любовь, прорастающую через страх. Любовь, пробивающуюся сквозь ненависть. Мы же об этом столько говорили… А для Джульетты сейчас нет ничего, кроме любви.

– То есть, – вдруг сказала Наташа голосом неожиданно твердым, – то есть я правильно играю?

Сильвестр усмехнулся: Наташа и правда вошла в роль бесстрашной от любви девушки.

– Да, все правильно.

И шепнул господину Ганелю:

– Она фантастически однообразна. Но времени у нас нет совершенно.

Задумался и все же сказал:

– Наталья, будет лучше, когда твои интонации станут богаче. Разложи монолог на семь нот. У тебя пока максимум две. Но к совершенству будем идти постепенно. Не торопись особо.

Когда Александр услышал, что Сильвестр хочет «постепенно идти к совершенству», он понял, что Наташа абсолютно не интересует Андреева как актриса. Компромисс, постепенность, откладывание на завтра, вежливый тон – все это не из Сильвестрова арсенала. «Как он ее назвал… Наталья! – с тоской подумал Александр. – Конец света, а не обращение».

Александр почувствовал желание защитить Наташу от надвигающегося разочарования. Он знал, что Наташа только в этой роли видит оправдание своей перекошенной, неудавшейся жизни. Но что он мог сделать? Только сидеть в пятом ряду партера и любить.

Сергей, видя, что Наташа обескуражена, тихо сказал ей: «Я тебе потом объясню, что это значит, а сейчас не задавай ему вопросов. Хуже будет». Про себя Сергей называл Наташу «пустое место». Он досадовал, что сейчас, сбитая с толку режиссером, она станет играть еще тусклее.

Сильвестр наклонился к господину Ганелю:

– Говори, что тебя так распирает? А то тебя разорвет тайна.

Господин Ганель приблизил губы к Сильвестрову уху:

– Кажется, я нашел, что вы просили.

И снова замолчал в ожидании просьб. Но Сильвестр ткнул его в бок так сильно, что ряса помялась – в том месте, где встретилась с режиссерским локтем. Господин Ганель, польщенный фамильярностью, пламенно зашептал:

– Есть превосходный французский фарс! Средневековый! Умирает богач…