Театр ужасов - [6]
– Кайф, да уж… Молодец, – ехидно говорил Коротышка, хмыкая, – давай, заживо изжаришься в этом бочонке. Инфаркт заработаешь, как минимум. Полезай, полезай…
Все на него посмотрели с осуждением. Коротышка сделал вид, что нас нет, он смотрел вдаль, на дорогу, на валун, он был раздражен. Коротышка старше меня, ему пятьдесят один год, хотя по нему не скажешь: человек без возраста. Уникальная весовая категория. Он с детства легко получал призы, почти не учился, все время разъезжал по всему Союзу, занимался греко-римской, дзюдо и вольной одновременно, выступал в самом легком весе, соперников у него было раз-два и обчелся, потому медали получал всегда: «Всем проиграл, но без приза не остался. Что-нибудь обязательно дадут, костюмчик, вымпелы – дрянь, ну, и девочки любили, привез безделушки из Дрездена или тряпки из Чехословакии, она и твоя», – хвастался он.
Чем больше Коротышка кудахтал и насмешничал, тем сильней мне хотелось влезть в этот ужасный мундир, похожий на водолазный костюм, напялить маску и испробовать «взрыв мозга». Прямо на глазах у Коротышки. Мне хотелось, чтоб он увидел, как я спокойно и методично прохожу все стадии саморазрушения, у него на глазах, без жалоб и стонов, с улыбочкой… Пусть взорвется мозг, пусть голову снесет к чертям собачьим. Пусть он увидит!
– Ну, ну, тогда пошли в мастерскую, – заторопился Кустарь.
– Зачем в мастерскую? Наденем тут.
– Нет, эксперимент требует пройти все стадии. Сможешь ты дойти от мастерской до поля?
– Не знаю.
– Сейчас узнаем.
– Да, да, сейчас узнаешь, – приговаривал под руку Коротышка.
– Сейчас посмотрим, годишься ты или нет.
Я знал причуды Кустаря, спорить не стал. Да и не все ли мне равно? Мы отправились в мастерскую. Я помогал нести скафандр – тяжелая была штука. Коротышка шел впереди всех и даже не оглядывался на нас. Он напрочь отказался нам помогать. Когда мы пришли, он сплюнул и пошел в Holy Gorby.
– Ну, удачи, – сказал он легко напоследок.
На меня надевают мундир, затягивают шнуровку корсета, укрепляют крепкую пластину на груди, смачно щелкают железные кнопки, сверху надевают шлем, нахлобучивают его, стараются, давят…
– Эй, полегче вы!
– Терпи, казак…
Эркки и Кустарь, наряжая меня, чуть-чуть суетятся, как старухи, собирающие внука в школу; дергая и подтягивая ремни, они словно поправляют на ребенке ранец, концы шнуровки они заправляют, как шарф в пальто, проверяют ремешок, длину каждой штанины, рукава, баллон, карманчики и проч.
– Ну как?
– Нормально.
– Дышать можешь?
– Могу…
– Громче говори!
– Могу!!!
Смеются, по-хозяйски переговариваются.
– Обязательно усовершенствую модель, – говорит Кустарь, – но пока что вот так…
– Сложно, Кустарёк, но ничего, для начала и так пойдет…
– Посмотрим, посмотрим… Но сквайр нужен…
– Нужен, конечно. С такой амуницией в одиночку не совладать!
– Посмотрим, как он в деле. Ох, волнуюсь!
– Не волнуйся. Чему быть, того не миновать.
– Если все пройдет как надо, займусь новой моделью, более легкой и ноской: надел и пошел.
– В принципе, мембрана на маске не нужна, – сказал Эркки после паузы.
– Это еще почему? – ревностно возник Кустарь.
– А самому можно взрывать. Щелк, получил краской в харю, и сам на кнопку нажал, черепок и на куски. Ты контролируешь процесс. Клиент полагает, что попал, а ты располагаешь. Удобней выйти из игры.
– Нет, бригадир, знаешь, тут нужна синхронность. Кайф ты получаешь когда? Когда понимаешь: ты выстрелил, и оно рвануло – от твоего выстрела.
– Да, ты прав…
– Одно запоздание – и этого кайфа, этого чувства, что ты на куски взорвал монстра, не будет. Одного подозрения, что тут что-то подстроили, будет достаточно… Нельзя дурачить клиента… Легко обломать, начнут трепать языком… и загублена реприза!
– Да, верно…
– Нет кайфа, нет и трюка.
– Точно.
– Итого, – посмотрел Кустарь на часы, – тринадцать минут, сорок три секунды… Ого!
– Ничего, для второго раза неплохо…
– Теперь надо засечь время, за сколько мы доползем до места…
– Ну что, брат? Как мы себя чувствуем, у?
– О’кей, – сказал я и показал большой палец.
– Ты громче говори.
– О’кей!
– Ха-ха! Вот так.
– Ну, теперь вставай.
Меня поставили на ноги. Штука была тяжелой. Шея сразу затекла. На плечи давило, и все плечевые мышцы начали разом ныть. Привыкну? Разойдется? И душно. В общем, я сразу понял Коротышку. Было от чего взвыть. Он не остался с нами, ушел в бар, сучок. А жаль, он многое упустил.
– Ну, что? Идти можешь? Тогда вызывай Шпалу, бригадир, и айда на стрельбище.
Хорошо, что не пришлось идти по лестнице. Не знаю, осилил бы я длинную лестницу каземата. Там старые ступени. Остатки крепости древней. Огромные глыбы, ногу надо высоко задирать, длинная крепкая лестница из плитняка. Нет, тяжело бы было… А смог бы я спуститься в Лабиринт? Интересно, в Лабиринте можно такой номер устроить?..
Я им об этом сообщал, надрывая глотку.
– Можно, конечно, можно, – считал Кустарь.
Быстро запыхался и устал. Они просили меня молчать, но я испытывал острую потребность выговаривать все, что приходило в голову.
– А разошлось немного, разошлось… уже не так сильно давят ремни… и плечи уже не так ноют…
– Ну, ну… вот видишь, вот… молодец…
Не отошли мы и ста метров от мастерской, как я, к их крайнему удивлению, попросил передышку. Ну, вот, расстроился Кустарь, переживавший больше за свое изобретение, нежели за мое здоровье. Он боялся, что и я, вслед за Коротышкой, пойду на попятный. Не могу идти, говорил я. Мои ноги налились, будто я не шел, а бежал километр, с весом. Ныла спина, но от этого само приключение меня еще больше воодушевляло. Я ни за что не хотел прекращать испытания, о чем спрашивал озабоченно заглядывавший в мои глазницы бригадир. Кустарь нервно посматривал на секундомер, ворча под нос:
Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».
Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».
Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.
Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.
Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.
Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.
Иван Габай (род. в 1943 г.) — молодой словацкий прозаик. Герои его произведений — жители южнословацких деревень. Автор рассказывает об их нелегком труде, суровых и радостных буднях, о соперничестве старого и нового в сознании и быте. Рассказы писателя отличаются глубокой поэтичностью и сочным народным юмором.
Героиня романа – женщина, рожденная в 1977 году от брака советской гражданки и кубинца. Брак распадается. Небольшая семья, состоящая из женщин разного возраста, проживает в ленинградской коммунальной квартире с ее особенностями быта. Описан переход от коммунистического строя к капиталистическому в микросоциуме. Герои борются за выживание после распада Советского Союза, а также за право проживать на отдельной жилплощади в период приватизации жилья. Старшие члены семьи погибают. Действие разворачивается как чередование воспоминаний и дневниковых записей текущего времени.
Герой романа, как это часто бывает в антиутопиях, больше не может служить винтиком тоталитарной машины и бросает ей вызов. Триггером для метаморфозы его характера становится коллекция старых писем, которую он случайно спасает. Письма подлинные.
Четвертая книга монументального автобиографического цикла Карла Уве Кнаусгора «Моя борьба» рассказывает о юности главного героя и начале его писательского пути. Карлу Уве восемнадцать, он только что окончил гимназию, но получать высшее образование не намерен. Он хочет писать. В голове клубится множество замыслов, они так и рвутся на бумагу. Но, чтобы посвятить себя этому занятию, нужны деньги и свободное время. Он устраивается школьным учителем в маленькую рыбацкую деревню на севере Норвегии. Работа не очень ему нравится, деревенская атмосфера — еще меньше.
В книге описываются события жизни одинокой, престарелой Изольды Матвеевны, живущей в большом городе на пятом этаже этаже многоквартирного дома в наше время. Изольда Матвеевна, по мнению соседей, участкового полицейского и батюшки, «немного того» – совершает нелепые и откровенно хулиганские поступки, разводит в квартире кошек, вредничает и капризничает. Но внезапно читателю открывается, что сердце у нее розовое, как у рисованных котят на дурацких детских открытках. Нет, не красное – розовое. Она подружилась с пятилетним мальчиком, у которого умерла мать.
Папа с мамой ушли в кино, оставив семилетнего Поля одного в квартире. А в это время по соседству разгорелась ссора…