Театр ужасов - [3]
С тех пор как я ушел в Инструментальную, стало скучно, каждый час свободного времени я использовал на то, чтобы встретиться с Эркки. Он водил меня в лес, показал конопляную полянку, мы снимали ее на видео, сделали несколько прекрасных эпизодов для его фильма, который он никак не закончит (он еще на что-то надеется). Когда конопля подросла, мы ее немного пощипали, совсем чуть-чуть. Мы курили в заброшенном парнике посреди одичавших растений, подле свыкшегося с нашим климатом эвкалипта он поставил пластмассовый столик и пляжные стулья, мы сели и наслаждались видом: сквозь пробитые стекла перед нами раскрывалась большая поляна с огромной лужей, в которой плавали утки.
Шуршали травы, падал тяжелый лист, сумерки проникали в парник, мы зажигали свечу, снова закуривали. В том парнике он рассказал очень много жутких историй, от которых хотелось елозить ногами. О барнаульском меломане-извращенце, который растлевал подростков, заманивая к себе на музычку и портвейн, о службе в железнодорожных войсках: пьяные деды, бессонные наряды на путевых машинах – деды оттягивались, он фигачил сутки напролет. Иркутские беспредельщики, самоволка, гауптвахта, особенности и обычаи казарменной жизни, и прочее, и тому подобное. Чтобы разбавить это невольное путешествие по кошмарам его прошлого, я рассказал ему о моем веселеньком детстве в пестром районе Каламая, где любил отыскивать заброшенные дворы, я залезал в похожие парники, сидел, курил один, брал с собой мою «Электронику-324» и слушал кассеты тихонько, и никогда мне не доставалось по шапке, я умел быть скользким и незаметным, а если встречались ребятки, то пристраивались со своими кассетами… Он жалел, что не знал такой жизни в детстве…
Мы молчали, свеча светила все ярче. Мы гасили ее. Я провожал его к мрачному зданию, похожему на военкомат. Это бывшая текстильная фабрика. По вечерам над ее парадным входом загорается большая вывеска: HORROR THEATRE. Выглядывает огромное, обросшее вьюном Чертово колесо. Сегодня светит солнце. Колесо не выглядит мрачным. Оно кажется небольшим, даже хрупким. Ветер качает большой клен, что стоит на отшибе, довольно далеко отсюда, но, когда смотришь против солнца, кажется, будто он прорастает сквозь колесо, образуя с ним исполинскую букву Ф. В стороне скрипят карусели, в люльках сидят дети сквоттеров. Пацан, имени которого не знает никто, все его зовут просто «пацан», выпрыгнул из люльки и подбежал ко мне стрельнуть сигарету. Я дал; пацан улыбнулся.
– Ну, что улыбаешься?
– Я сейчас на колесо лазил…
– Какое колесо?..
– На Чертовое…
– Ты?
– Да.
– Врешь.
Лестница на Колесе обломана, забраться на него невозможно.
– Не веришь? – взорвался он. – Блин, жаль папец у меня телефон отобрал, я б сделал селфи. Ну ничо, достану новый, селфач сделаю, влеплю тебе на стену в Фейсбуке!..
– Да ну, не надо, верю…
Он не слышал – разъяренная спина, гневные локти.
– Да ну тебя! – крикнул он и прыгнул на перекладину, ловко подтянувшись, перебросил ноги, влез в люльку, через пару мгновений чиркнула зажигалка и появился дымок.
В мастерской было тихо. Я подергал калитку – заперто. Жалюзи на окнах. Возле входа молчали обоеполые чудовища, чем-то отдаленно напоминавшие статуи древних египетских богов; Кустарь их выдолбил из стволов поваленных бурей деревьев. На стенах свежие, из каучука отлитые маски, рельефные гипсовые маскароны. И найденные ржавые чеканки… Под навесом вьюном захваченной террасы стоял манекен; и до него вьюн добрался, он оплел его шею и протянутую руку, на ладони которой лежало механическое, на будильник похожее сердце. Зеленый ковер мягко стелился вокруг дома, на поросших мхом и травкой плитняковых плитах, как экспонаты, были выставлены куклы, вазы, кувшины, изрядно поношенный протез ноги, всевозможные предметы, детали и инструменты. Кустаря нигде не было. В просторном вольере горбатый сторож кормил собаку.
– Ну, здорово, как она?
– Ага, добрый день. Кустаря что, нету?
– Нет. Всей честной компанией ушли на стрельбище – новое изобретение будут испытывать. А вон, хлопки, слышь? Уже началось…
Я поторопился на стрельбище.
Первым заметил Шпалу. Он стоял на придорожном ледниковом валуне и целился из большого пневматического ружья. Я посмотрел в поле, но ничего не увидел, меня ослепило солнце.
– Ближе! – кричал он, беря кого-то на мушку. – Еще! – Он говорил по hands free (портативная рация пищала и щелкала на поясе). На нем был костюм хаки и кепи – ни дать ни взять охотник сафари! – Еще шагов пять… Так держать! Еще парочку шажков… Стой! Да стой, я попробую… Блин, ни черта не слышат… – Он снял с пояса рацию, встряхнул ее и повторил, чтоб остановились. Повесил рацию. Снял с плеча ружье и, недолго целясь, выстрелил, еще… и еще раз.
Я глянул в поле, прикрыв глаза от солнца. Теперь я увидел несколько силуэтов… Эркки – его было легко узнать по кругло выпирающему животу и зеленой каске – стоял в отдалении от мишени, снимая происходящее на камеру. Кустарь косолапо переваливался, вышагивая возле странной фигуры, которая и была мишенью. Но что это за чучело? Что за чертовщина там бродит?
Ко мне подошел Лутя, брат Шпалы.
Герои плутовского романа Андрея Иванова, индус Хануман и русский эстонец Юдж, живут нелегально в Дании и мечтают поехать на Лолланд – датскую Ибицу, где свобода, девочки и трава. А пока ютятся в лагере для беженцев, втридорога продают продукты, найденные на помойке, взламывают телефонные коды и изображают русских мафиози… Но ловко обманывая других, они сами постоянно попадают впросак, и ясно, что путешествие на Лолланд никогда не закончится.Роман вошел в шортлист премии «РУССКИЙ БУКЕР».
Сборник «Копенгага» — это галерея портретов. Русский художник, который никак не может приступить к работе над своими картинами; музыкант-гомосексуалист играет в барах и пьет до невменяемости; старый священник, одержимый религиозным проектом; беженцы, хиппи, маргиналы… Каждый из них заперт в комнате своего отдельного одиночества. Невероятные проделки героев новелл можно сравнить с шалостями детей, которых бросили, толком не объяснив зачем дана жизнь; и чем абсурдней их поступки, тем явственней опустошительное отчаяние, которое толкает их на это.Как и роман «Путешествие Ханумана на Лолланд», сборник написан в жанре псевдоавтобиографии и связан с романом не только сквозными персонажами — Хануман, Непалино, Михаил Потапов, но и мотивом нелегального проживания, который в романе «Зола» обретает поэтико-метафизическое значение.«…вселенная создается ежесекундно, рождается здесь и сейчас, и никогда не умирает; бесконечность воссоздает себя волевым усилием, обращая мгновение бытия в вечность.
Синтез Джойса и Набокова по-русски – это роман Андрея Иванова «Аргонавт». Герои Иванова путешествуют по улицам Таллина, европейским рок-фестивалям и страницам соцсетей сложными прихотливыми путями, которые ведут то ли в никуда, то ли к свободе. По словам Андрея Иванова, его аргонавт – «это замкнутый в сферу человек, в котором отражается мир и его обитатели, витрувианский человек наших дней, если хотите, он никуда не плывет, он погружается и всплывает».
Новая книга Андрея Иванова погружает читателя в послевоенный Париж, в мир русской эмиграции. Сопротивление и коллаборационисты, знаменитые философы и художники, разведка и убийства… Но перед нами не историческое повествование. Это роман, такой же, как «Роман с кокаином», «Дар» или «Улисс» (только русский), рассказывающий о неизбежности трагического выбора, любви, ненависти – о вопросах, которые волнуют во все времена.
Эксцентричный – причудливый – странный. «Бизар» (англ). Новый роман Андрея Иванова – строчка лонг-листа «НацБеста» еще до выхода «в свет».Абсолютно русский роман совсем с иной (не русской) географией. «Бизар» – современный вариант горьковского «На дне», только с другой глубиной погружения. Погружения в реальность Европы, которой как бы нет. Герои романа – маргиналы и юродивые, совсем не святые поселенцы европейского лагеря для нелегалов. Люди, которых нет, ни с одной, ни с другой стороны границы. Заграничье для них везде.
Харбинские мотыльки — это 20 лет жизни художника Бориса Реброва, который вместе с армией Юденича семнадцатилетним юношей покидает Россию. По пути в Ревель он теряет семью, пытается найти себя в чужой стране, работает в фотоателье, ведет дневник, пишет картины и незаметно оказывается вовлеченным в деятельность русской фашистской партии.
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.