Театр тьмы - [123]

Через два года, когда мне пошел двадцать второй год, а Орсону девятнадцатый, мы дебютировали на сцене театра «GRIM». За день до дебюта на наших шеях появились театральные маски.

Театральные маски – это своего рода посвящение в актеры театра. Они мистические, живые. Они – это часть умершей сущности Чарльза.

Посвящение – это ритуал. Поклявшись в преданности театру, молодые люди делают глубокий надрез на левой ладони, которую потом протягивают художественному руководителю. Он пожимает их окровавленные руки, и на шеях актеров появляются маски. Точнее – выжигаются на коже.

Не передать словами ту боль, которую испытывает человек, когда у него на шее появляются дьявольские метки. Они привязывают их нового обладателя сердцем и душой к Чарльзу. Когда я их получал, казалось, сгораю заживо. А как только появлялись тату, отпадали все вопросы о том, кто такой Бейл.

Мы все поняли. Назад пути не было. Мы стали «завербованы» нечистой силой добровольно.

Но Чарльз привязывал актеров к себе еще до посвящения. Не обязательно пользоваться магией и нечистыми силами, чтобы восхитить человека. Мы пошли за харизмой и силой Бейла; мы полюбили методику его работы; мы отравились возможностью жить в роскоши, занимаясь тем, что любили – театральным искусством. Мы – добровольцы. Мы изначально понимали, что с Чарльзом не все в порядке, но ни разу не подумали о том, что пора бежать от «GRIM». Мы не могли от него отказаться уже до посвящения, а уж после него и подавно.

–

Мы узнали, что после смерти Чарльз Бейл заключил договор с демоном, став его правой рукой. Он поклялся ему мстить во им правды и справедливости. И его жертвами могли стать только журналистки. Все дело в личных счетах. Изначально он хотел наказать только одну – некую Эмили Томпсон, – но позже художественный руководитель столкнулся со страшной реальностью: каждые одиннадцать лет его силы иссякали и их требовалось пополнять.

Как рассказал один из актеров театра, после убийства Эмили Чарльз какое-то время жил в замешательстве: не знал, что ему делать и куда идти. Он готов был служить старшему демону, но существовать без цели казалось ему настоящем безумием. Поэтому он начал собирать труппу, своих приспешников. Он отбирал самых лучших и самых несчастных. Словом, тех, кто был одарен, но обделен. Как правило, именно такие ненавидят жизнь сильнее всех. Чарльзу нужна была ненависть. Но и любовь. Любовь к искусству.

После каждого спектакля Чарльз говорил нам: «Если бы у меня не было театра, я бы сошел с ума. Может ли демон сойти с ума? Думаю, да, если будет жить только во имя мести. Месть – важная вещь, но театр – важнее». Этими словами он пытался восстановить баланс в труппе. Он понимал, что обычные люди, столкнувшись с чувством ненависти, могут пропитаться им до костей и забыть о творчестве, поэтому нагружал всех работой. Он совмещал приятное с полезным. Убивал журналистов во имя справедливости и делал то, что любил больше всего на свете, – ставил спектакли, которые поражали зрителей.

Мы не боялись Чарльза только по одной причине – знали, нам он не навредит. Мы считали его семьей; мы считали его своим отцом, забывая, что родители хлещут по попе отпрысков гораздо чаще, чем чужие люди. Нельзя ему было полностью доверять. В первую очередь он – демон, а только потом руководитель труппы. Его задача не привить любовь к искусству, а избавиться от журналистов, которые лезут во все щели с бестактными вопросами. Пусть нам он говорил, что театр важнее, для него это в любом случае было не так. Во главе стояла Месть.

Но мы закрывали глаза на «ненормальность» Чарльза. Принимали его и даже любили. Он – прекрасный руководитель. Выжимал из нас все. Он будто видел – мы способны на большее. Он давил. Каждую репетицию давил на нас… Но потом, на самом спектакле, мы понимали – все было не зря. Чарльз Бейл сделал из нас великих актеров. Мы были благодарны ему. И какая разница, что он демон?

Если внутри и трепетал страх перед Чарльзом, внешне мы показывали стойкость и силу. Мы оказались не в силах побороть желание стать актерами театра, который был на слуху у людей по всему миру. Еще нам некуда было идти, а служившие театру актеры стали нашими друзьями и почти что братьями… Все сводилось к одному – наши скитания заканчивались в театре «GRIM». Мы нашли дом. И лучшего художественного руководителя. Разве мечтал я в тринадцать лет, что стану актером? Нет. Это Бейл сделал меня творцом, художником.

В театре мы с Орсоном забыли прошлое. Он забыл, что с младенчества был втянут из-за родителей в наркоторговлю, а я – что жил в нищете. Мы полюбили театр. Полюбили всей душой и стали приспешниками.

–

Наступил 1997 год. Год, когда силы Чарльза Бейла начали иссякать. Вместе с ним начали меняться и мы. За несколько недель до очередного убийства все актеры театра стали видеть мир иначе, приблизились к Тьме. В крови забурлила ненависть. Не знаю, как остальные, но я острее ощутил боль и обиду на своих родителей из-за несчастного детства, хотя понимал, бедность – не их вина, или не совсем их. Стечение обстоятельств.

А вообще, если честно, вся труппа – обычные люди без мании мстить налево и направо. Да, есть своенравные, вспыльчивые, нервные, злые, но актеры не гады. Только перед очередным убийством Чарльз не мог контролировать свою сущность, поэтому она передавалась и нам. Но в обычной жизни – мы просто актеры.