Театр тьмы - [120]

– Я не знаю, – слова давались подруге с большим трудом. – Их нигде нет.

– В каком это смысле? – Я подумала, что ослышалась.

– Они исчезли, – Джейн подняла на меня обеспокоенный взгляд. – После пожара они словно провалились сквозь землю в самый ад.

После долгих уговоров Джейн рассказала, что произошло в тот роковой вечер. Она говорила тихо, медленно. Словом, так, как не говорила никогда. Весь задор и отвага покинули Джейн, словно никогда ей и не принадлежали.

– Я приехала в «GRIM», как и обещала, в половине седьмого. На входе стоял незнакомый белокурый мальчишка. Я представилась твоей напарницей-журналисткой. Сказала, что всего лишь задержалась, с кем не бывает. Но он не пустил меня. Даже когда я начала возмущаться и требовать разрешения пройти в театр, он выпроводил меня за дверь, как недостойную женщину. Со мной еще никогда так не поступали. Даже на работе я не сталкивалась с таким отношением. И ведь этот мальчишка был таким худым и щуплым! Но он взял и выставил меня за дверь, словно был по меньшей мере титаном.

– У него была татуировка на шее?

– Да. Две чудовищные маски.

– Понятно, почему со мной он был галантен, а с тобой нет. Как глупо…

– Что?

– Чарльз Бейл отблагодарил его. Наградил силой.

– Чарльз… кто?

– Сначала расскажи мне, что случилось с тобой, а уже потом я расскажу, что произошло со мной.

Джейн глубоко вздохнула, прижала ладонь ко рту. В ее глазах плескался ужас, а руки покрыли мурашки. Даже я их видела своим помутневшим взглядом. Подруга все поняла.

Она молчала не меньше пяти минут. И только после этого приступила к рассказу о событиях страшного вечера.

– После того как меня выставили из театра, я зашла в кафе напротив и заказала капучино, чтобы успокоить нервы. Потом написала тебе сообщение. Ты его не читала. Тогда я устроилась у окна кофейни и стала наблюдать за театром. Я думала так: «Случится плохое – увижу». И в семь часов в одном из окон здания заметила дым. Никакого огня еще не было, но я уже поняла, что случилось страшное. Потом из чердака гурьбой вылетели вороны. Они каркали так, словно я сидела на кладбище… их было слышно даже через стеклянные окна кафе.

– И ты вызвала пожарных?

– Да, – Джейн устало кивнула, – и сразу выбежала из кафе к театру, из которого уже выходили ничего не понимающие зрители. Их выпроваживали два актера – вежливо кланялись и, наверное, просили прощения за причиненные неудобства. В это время штора в окне уже вовсю полыхала, и не заметить это мог только слепой.

– Ты не помнишь, кто из актеров выходил на улицу?

– Среди них был рыжий и один из близнецов. Потом вышел Орсон Блек, Барон. Я его хорошо запомнила по твоим рассказам. Он вел себя странно: выбежал на улицу, выводил людей, потом снова забежал в помещение. Мужчина напоминал куклу на веревочках. Вроде хотел помогать людям, а вроде его тянуло назад, в театр. Он был в замешательстве. Сначала рыжий не замечал его, но потом, когда они столкнулись, он закричал, что «сейчас самое время». Только после этого Барон скрылся в театре и больше не выходил. Не выходил до того момента, пока не вынес тебя.

– Теперь моя очередь рассказывать.

Я говорила дольше, чем Джейн, хотя быстрее. Иногда казалось, что все случившееся в кабинете художественного руководителя театра «GRIM» – всего лишь плод моей больной фантазии. Но, когда я закончила рассказ, в памяти всплыла деталь, которая могла все прояснить.

– Джейн, моя сумка у тебя?

– Да, – ответила подруга, глядя на меня, как на привидение. За всю мою «исповедь» она не проронила ни слова.

– Телефон?

– Он был внутри сумки.

– Я записала разговор с Чарльзом на диктофон.

– Твой телефон тут, я положила его в тумбочку у кровати.

Боль пронзила мое плечо, когда я потянулась к мебели.

– Давай лучше я, – сказала Джейн. Она поднялась со стула и подошла к тумбочке. Выдвинув ящик, достала телефон и протянула мне в руки.

– Этой записи нет, – в ужасе просипела я. – Только две короткие. Их записали в 19.15 и в 19.19.

– В это время пожарной машины еще не было, но тебя уже вынесли из здания, – задумчиво произнесла Джейн. – Включай, что там. «Скорая» приехала где-то в 19.25, а сумка… ее мне кто-то дал в руки. Знаешь, так внезапно, что я даже не поблагодарила. Вокруг гудели люди, сигналили машины… я не помню, кто отдал мне сумку. Наверное, Том?

– Включаю, – сказала я и нажала на воспроизведение записи.

Первое, что мы услышали, – сильный кашель. Следом Том хриплым голосом произнес:

«Привет, Сара. Я хотел бы попросить у тебя прощения за то, что ты сегодня увидела в театре. Я не хотел показывать тебе такой «GRIM». До последнего надеялся, что ты не встретишься с Чарльзом и не узнаешь его историю… И прости, но я удалил запись вашего разговора. Знаю – ты бы не опубликовала его. Все, что рассказал Чарльз, выходит за рамки здравого смысла, и ты это прекрасно понимаешь. Но все же… сказанное им нужно было стереть. Вместо этого я запишу тебе другое аудио, из которого ты сможешь написать новость… сенсационную новость. Ну, а пока… прости. Если ты думаешь, что я врал тебе, ты не ошибаешься. Поначалу, по приказу Чарльза, я вел себя с тобой как охотник с добычей, но потом… Сара, ты удивительный человек. Я буду благодарен тебе до конца дней за то, что ты показала истинную суть вещей – не все журналисты гадкие. Нельзя всех сваливать под одну гребенку. Жизнь научила меня ненавидеть людей твоей профессии. Пресса жутко оклеветала отношения матери и моего первого наставника – ее партнера по сцене – и наживалась на лжи долгие месяцы и даже годы. Чарльзу даже не пришлось «менять» меня под свои стандарты. Я с самого начала умел ненавидеть, как и остальные актеры нашего театра. Но ты другая, Сара. Я понял это в тот день, когда мы встретились в кофейне. Тогда я увидел в тебе силу, характер и то, что испытываю сам к своей профессии – пылкую, но чистую страсть.