Театр доктора Страха - [41]

– Я так боялась ехать в Америку, – однажды вырвалось у нее, и он понял, что она испытывала. Она боялась, что Америка окажется слишком огромной и слишком непохожей на Францию. А вместо этого обнаружила, что она почти столь же красива а иногда столь же загадочна. Бобу делалось смешно, когда она вдруг восторженно хлопала в ладоши при виде зданий, по европейским маркам отнюдь не старых, но он еще больше любил ее за это.

Когда они въехали в Пембертон, он уменьшил скорость – не только потому, что городские власти стремились предотвращать дорожные происшествия, но и потому, что хотел продлить каждую секунду своего возвращения домой. Если бы его родители были до сих пор живы… Этот день мог бы стать действительно знаменательным.

Впрочем, это в любом случае был знаменательный день. Боб Кэрролл привез в Пембертон свою молодую жену.

Когда они повернули за угол и их взорам предстала величественная колокольня, Николь восхищенно всплеснула руками. Бобу казалось, что он смотрит на город ее глазами, и ему это нравилось! Все как будто впервые – и в то же время такое знакомое и родное. Боб очень хотел, чтобы Николь получше узнала и полюбила его страну и его родной юрод. Для этого не понадобится скучных экскурсий или нудных лекций – он просто будет брать ее повсюду с собой, чтобы она увидела то, что он видел с детских лет, и когда у нее возникнут какие-нибудь вопросы, он всегда будет рядом и всегда сможет ответить. Ибо это его страна и его город.

Кэрроллы всегда жили в Пембертоне. Боб не кичился этим – как и все жители города, он не был высокомерен, – но не скрывал, что гордится сим фактом. Он был уверен, что Николь придется в Пембертоне ко двору, – и не только потому, что она жена Боба Кэрролла, но и потому, что она – Николь. Ее полюбят за красоту и застенчивость, и за легкий акцент, который звучал очень комично в сочетании с ее безупречным английским.

Боб остановил машину на тихой улочке. Николь вопросительно глянула на него, не понимая, какую еще достопримечательность он обнаружил в этом укромном месте.

– Вот он! – торжественно произнес Боб.

– Он?.. – В следующее мгновение Николь поняла и взглянула на дом.

– О! Но это… прекрасно!

Боб засмеялся. Нужно выучить ее каким-нибудь другим словам. Хотя зачем? Новая Англия на самом деле была прекрасна, и Пембертон был прекрасен, и дом Кэрроллов…

Он вышел из машины и открыл дверцу перед Николь. Не успела она ступить на тротуар, как Боб наклонился и подхватил ее на руки. Она смеялась и болтала ногами, пока он нес ее прямо к дому.

– Это старый американский обычай, – объяснил Боб, поднимаясь на крыльцо.

Николь перегнулась через его плечо и с шутливой почтительностью кивнула на табличку с его именем. Едва не выронив драгоценный груз. Боб нашарил ключ, отпер дверь и, распахнув ее ударом ноги, шагнул внутрь, поставил Николь на пол и поцеловал.

– Добро пожаловать!

Ее глаза, темные, как маслины, улыбались ему.

– Надеюсь, дом мне понравится.

– Что же ему еще остается? – засмеялся Боб.

Она прижалась к нему щекой:

– Поверить не могу – это наш дом.

– Лучше осмотри его и как следует познакомься.

Это было здорово. Даже лучше, чем он предполагал. Николь, такая смуглая, ни на кого не похожая – восхитительно странное создание в этой привычной обстановке, – так отличалась от всех этих пухленьких пембертонских блондиночек, которых его мать без конца деликатно подсовывала ему. С появлением Николь его жизнь и этот дом приобрели изысканную новизну, и Боб чувствовал, как дом уже потихоньку приспосабливается к ней, признавая новую хозяйку.

Дом Кэрроллов представлял из себя просторное строение в георгианском стиле с застекленной крышей и причудливым резным крыльцом. Высокие окна придавали ему легкость и благородство. Интерьеры отличались тем очарованием, которое было присуще началу девятнадцатого столетия, и более поздние переделки нисколько его не нарушили. Даже удобства, привнесенные двадцатым веком, хорошо вписались в обстановку и не казались варварством.

– Ты не голодна? – спросил Боб, когда они, пройдясь по верхним комнатам, спускались вниз. Николь шла по лестнице с истинно королевской грацией, видимо, воображая себя высокородной дамой, но вопрос вернул ее в настоящее. Она с готовностью кивнула.

– Но поваром буду я, – решительно сказала она. – Ты только покажи мне кухню и где продукты…

– Сегодня, – перебил ее Боб, – у нас будет традиционная американская еда. Консервы.

– О, но я не могу позволить тебе…

– Ты не можешь помешать мне. – Боб положил конец спору.

Оставив Николь в гостиной, он отправился на кухню.

Его распоряжения выполнили в точности. Буфет ломился от консервов. Боб вынул банку с супом, нашел консервный нож и ударил по крышке. Лезвие скользнуло по блестящему металлу и воткнулось ему в мизинец. Боб громко ойкнул и выронил нож.

В дверном проеме появилась Николь. Она как будто хотела что-то сказать, но теперь, увидев кровь, сочащуюся из пальца Боба, застыла в неподвижности. Казалось, она не в силах отвести глаз от алой струйки. Губы ее приоткрылись.

Боб надеялся, что она не упадет в обморок. Как врача его раздражали люди, не переносящие вида крови, но он прекрасно понимал, что с этим ничего нельзя поделать.