Те, кто жив - [22]
— Давайте попробую объяснить я, — сказал Лебедев. — Я далёк от теоретической физики, поэтому ограничусь бытовым аспектом. Мы заперты в доступной нам части города и не можем её покинуть. Так, Игорь?
— Примерно… — согласился Матвеев.
— А значит, мы располагаем только теми ресурсами, которые имеем на сегодняшний день. Это касается топлива, продовольствия и других средств жизнеобеспечения. И самое неприятное — это холод.
— Да, почему температура падает? И почему темно?
— Мы не позаботились прихватить с собой Солнце, — пояснил Воронцов. — У нашего мира нет источника тепла, и тепловая энергия быстро рассеивается.
— Куда? — удивился Петин. — Ведь вы говорите, что мы в замкнутом пространстве…
— Это не я говорю, а товарищ Лебедев упрощает, — скривился Воронцов. — Оно замкнутое в бытовом смысле — из него нельзя выйти ногами, но вы не найдёте и стенки, которая бы его ограничивала. В общем, не вдаваясь в теорию, энтропия будет расти, пока наша микровселенная не придёт в состояние термодинамического равновесия.
— Равновесия?
— Полностью замёрзнет, — пояснил учёный. — Возможно, вас слегка утешит, что наша предыдущая Вселенная тоже должна была прийти к тепловой смерти. Просто здесь она произойдёт быстрее.
— Насколько быстро? — спросил практичный Громов.
— Мы не знаем точно, — неохотно ответил Матвеев. — Наличие гравитации нарушает принцип энтропийной изотермии. Но экстраполяция измерений температурной динамики не радует. Ориентировочно через двадцать-двадцать пять дней воздух на поверхности перейдёт из газообразного состояния в жидкое. Через тридцать…
— Спасибо, — перебил его Иван. — Дальнейшие несомненно очень познавательные процессы, как я понимаю, пройдут уже без нашего участия, так что давайте не будем на них отвлекаться. Времени у нас, как я понял, немного…
— Мы можем продержаться дольше в подземельях Института, — сказал Лебедев. — Земля остывает медленнее воздуха, а служебные тоннели и заглубленные лаборатории находятся достаточно глубоко. Но нам нужен источник тепла, поэтому энергетики уже приступили к перезарядке реактора. В данный момент они демонтируют крышку активной зоны.
— Но… какие у нас перспективы? — растерянно спросил Голоян. — Разве мы можем реактором обогреть всё?
— Разумеется, нет, — ответил ему Воронцов. — Но, при наличии энергии, мы сможем запустить Установку и снова попробовать сделать прокол. В прошлый раз у нас практически получилось…
— Если это называется «практически получилось», — покачал головой Куратор, — я боюсь представить себе ваш успех…
— Хватит, — перебил директор. — У нас мало времени. Мы должны аккумулировать все доступные нам ресурсы в подвалах Института. Этим уже занимается сформированная хозгруппа, ответственный — Иван Громов. Второй вопрос — обеспечение жизненного пространства в подземных помещениях. Теплоизоляция, коммуникации, свет, вода, тепло и так далее. Ответственный — Вазген Голоян. Третий — кадровая работа. Мы должны немедленно произвести перепись всех человеческих ресурсов, учесть их профессиональные навыки, знания и умения для наилучшего использования. Ответственная — Ольга Громова. Размещением людей и их бытовыми вопросами займётся…
Лебедев уверенно распределял полномочия и обязанности. Было видно, что он хорошо всё продумал и подготовился. Ольга немного упокоилась — после не очень понятных, но зловещих заявлений учёных распоряжения администрации давали какую-то определённость.
Темнота за обледенелыми окнами сбивала с толку. Приходилось периодически поглядывать на маленькие стрелки подаренных мужем часов «Заря», поднося их к тусклой настольной лампе. В кабинете первого отдела было очень холодно, приходилось сидеть «капустой», напялив на себя в несколько слоёв всю теплую одежду. Только здесь были папки с личными делами сотрудников. Перемещать их было запрещено, да и пока некуда — в обширной подземной части института было выше нуля, но там царила суматошная суета стремительной реорганизации рабочего пространства в жилое. Туда стаскивали мебель из общежития, всякий бытовой хлам из магазинов, продукты со склада и всё остальное, включая игрушки для детей, — с ними посменно дежурили матери, устроив импровизированный детский сад в одном из блоков бомбоубежища. Энергию экономили, как могли — освещали и отапливали только детскую, развёрнутый рядом лазарет и реакторный зал, где сияли прожектора, гудел тельфер, и рычала электросварка — энергетики восстанавливали работоспособность реактора.
Люди приходили к Ольге неохотно, не хотели отрываться от работы, но без выдаваемых ею талонов с печатью их не ставили на довольствие. Только предъявив справку из первого отдела, можно было получить порцию еды в столовой, тёплую одежду (хватало не на всех) и временное спальное место в бомбоубежище. Ольга аккуратным школьным почерком вносила людей в толстую амбарную книгу — имя, фамилия, отчество, профессия, дополнительные умения, семейное положение… С последним было особенно плохо — многие семьи оказались разорваны катастрофой. Почти у всех кто-то остался с той стороны — жёны, мужья, дети, родственники… Ольга сначала пыталась их успокаивать, но получалось плохо, да и силы её были не беспредельны. Люди шли и шли, она выматывалась, от холода часто хотелось в туалет, а с этим уже были проблемы — туалет на этаже замёрз, в нём пришлось поставить обычное ведро, с соответствующим удобством. Она грелась чаем, кипятя чайник на походном примусе, и от этого в туалет приходилось бегать чаще. Поэтому вскоре она стала ограничиваться сухим казённым выражением сочувствия и заверением, что для преодоления последствий катастрофы делается всё возможное.
