Те, кто уходят - [32]

Коулмэн никогда не считал себя жестоким, хотя по сравнению с другими людьми, может, и был таким. Ему было интересно, что стало с его приятелями из колледжа. Ведь они, быть может, тоже были чуточку жестче остальных людей. За последние пятнадцать лет — с тех пор, как он стал художником, — он потерял с ними связь, но хорошо помнил, когда всем им было по двадцать и как жестоко они обращались со стариком вахтером. Коулмэн припомнил, как один из его дружков, Денис, однажды ударил старика под ребра, благодаря чему им удалось вырваться на свободу. Старик, приставленный охранять спальню в общежитии, вечно сидел перед дверью или за нею — в зависимости от погоды. Компании Коулмэна захотелось ночью выйти погулять по городу, и они потребовали, чтобы старик отпер дверь. С тех пор он выпускал их всегда и никогда не жаловался, боясь, что его снова побьют.

Припомнился Коулмэну и другой похожий случай, в Чикаго, когда некий Квентин Дойл взялся заигрывать с его женой Луизой, намереваясь закрутить с ней роман. Коулмэн тогда купил себе пистолет и однажды вечером как бы невзначай показал его Дойлу, после чего тот оставил Луизу в покое. «Как легко все тогда получилось», — думал Коулмэн с удивлением. У него имелось разрешение на пистолет, но ему даже не пришлось стрелять, он только показал его, и это произвело такой потрясающий эффект.

Коулмэн открыл шкаф и достал из-под стопки новых носовых платков, подаренных ему Инес, шарфик Пэгги. Взглянув на дверь и прислушавшись, он развернул шарф и поднес его к свету, представив, как тот обвивается вокруг нежной, тонкой шеи Пэгги, как покрывает ее голову от ветра на Мальорке. Глядя на его флорентийский дизайн в стиле ар нуво, он представлял себе ее легкую, грациозную походку, словно наяву слышал ее голос. Черный цвет шарфа придавал ему драматичности, и для Коулмэна он означал смерть. И все же он напоминал о Пэгги. Коулмэн прижал его к лицу и нежно поцеловал. Только вот запаха тот не имел. Коулмэн постирал его в ту ночь, когда вернулся из Лидо, чтобы смыть прикосновение Рэя. Он тогда развесил его у себя вдоль дальней стенки в гардеробе, и шарф так и остался неглаженым, но по крайней мере чистым. Стоя спиной к двери, Коулмэн быстро свернул шарфик и убрал его обратно.

Конечно, он мог жениться снова и завести другого ребенка, мальчика или девочку, — не важно. Коулмэн знал, что был бы отличным отцом, но, родись у него дочь, она бы никогда не смогла заменить Пэгги. К тому же у него попросту оставалось мало времени, чтобы ребенок мог вырасти у него на глазах. Нет, никогда в жизни никто не заменит ему Пэгги.

Коулмэн извлек из гардероба припрятанную бутылку виски. Он никогда не пил виски раньше шести часов, но сейчас было уже шесть ноль пять. Взяв в ванной стакан, он налил себе немного и быстро выпил, с наслаждением почувствовав, как все обожгло внутри, потом снова встал у окна. «Клянусь, — мысленно проговорил он, — если этот ублюдок еще жив и ошивается здесь, в Венеции, я доберусь до него!» Он вспомнил лицо Рэя Гаррета, его умоляющие глаза — они словно напрашивались… Коулмэн от души рассмеялся, почувствовав необыкновенную легкость и удовлетворение.

За спиной закрылась дверь — на пороге стояла Инес. Она включила свет и спросила:

— Над чем ты смеялся?

— Я тут думал над следующей картиной. Тоже будет вид сверху. А ты не долго пробыла с Антонио.

— Да. У него на семь назначена встреча.

— С девушкой? Это мило.

— Нет. Он встретил здесь, в Венеции, двух приятелей.

«Значит, будут новые разговоры», — подумал Коулмэн. Антонио конечно же расскажет своим друзьям о знакомом американце-художнике, о женщине, которую они якобы делят, и об интересном исчезновении некоего Рэя Гаррета. «Только вряд ли они смогут мне напортить», — подумал Коулмэн. Для них этот рассказ будет все равно что газетная заметка о совершенно незнакомом человеке.

Инес переоделась в платье и умылась.

Коулмэн все-таки никак не мог понять ее материнской терпимости к Антонио — переспать с человеком всего два-три раза и при этом не спешить избавиться от него. Точно такой же молокосос увивался вокруг Инес, когда Коулмэн познакомился с ней год назад в Асконе.

— Надеюсь, ты не давала ему больше денег? — осведомился он.

— Эдвард, я дала ему всего несколько тысяч лир. — Инес говорила терпеливо, но в ее голосе Коулмэн все же уловил легкое раздражение — это было начало сопротивления. — В конце концов, у него нет своих денег, и не забывай: это я пригласила его в это путешествие.

— Если человек не работает, неудивительно, что у него нет денег. Мне просто интересно, как долго это будет продолжаться, вот и все.

— Антонио сказал, что уезжает через несколько дней. Кстати, он остановился в очень дешевом отеле.

Коулмэну хотелось сказать, что если Антонио нашел себе другую богатую женщину и намерен переехать к ней, то Инес его больше не увидит, но сдержался и промолчал.

Инес протирала лицо лосьоном. Коулмэну нравился этот запах, напоминавший ему аромат каких-то старомодных цветов. Он подошел к Инес сзади и, обняв, прижал ее к себе.

— Ты сегодня потрясающе выглядишь, — прошептал он ей на ухо. — Как насчет бокальчика шампанского? — Так Коулмэн обычно приглашал ее в постель. Иногда Инес заказывала бокал шампанского, иногда — нет.