Тайпи - [17]

Вскоре по исчезновении Тоби, когда мне стало ясно, что я еще долго отсюда не выберусь, — если мне вообще суждено отсюда когда-нибудь выбраться, — я занялся осмотром своего гардероба, состоявшего из рубашки и пары штанов. Мне пришло в голову, что если я их не сберегу, то предстану перед цивилизованными собратьями в самом плачевном виде. Я решил снять с себя матросский костюм и убрать его на время, а пока подчиниться моде жителей долины Тайпи, несколько изменив обычный покрой их одежды по своему вкусу.

Как-то раз у меня разорвался плащ, и мне захотелось показать островитянам, как легко зашить эту дырку. Я спустил из-под крыши свой узелок и, достав оттуда иголку с ниткой, принялся за починку. Они смотрели на это, невиданное дотоле занятие с восторгом и удивлением. Старый Мархейо вдруг хлопнул себя рукой по лбу и, кинувшись в угол, вытащил оттуда грязную и рваную полоску полинявшего ситца — вероятно, когда-то он получил его в торговой сделке на берегу — и стал умолять меня применить и тут свое искусство.

Я охотно согласился, хотя мои неловкие пальцы еще никогда не имели дела с такими громадными прорехами. Когда я кончил починку, старый Мархейо по-отечески обнял меня и, снявши пояс, обернул ситец вокруг бедер, вставил в уши украшения, схватил копье и вылетел из дому.

Я почти никогда не употреблял бритвы, пока жил в долине, но этот маленький предмет вызывал особое восхищение тайпи. Нармони, известный герой среди туземцев, особенно следивший за своей внешностью, тщательнее всех татуированный, попросил меня провести бритвой по его уже бритой голове.

Дикари обычно бреются при помощи зуба акулы, хотя, на мой взгляд, он так же мало пригоден для бритья, как однозубые вилы для собирания сена. Немудрено, что смышленый Нармони сразу оценил преимущество моей бритвы перед своим обычным инструментом. Но я дал ему понять, что не могу исполнить его просьбы, не наточив бритвы. Чтобы объяснить свою мысль, я несколько раз провел бритвой по ладони, как по оселку. Нармони тотчас понял меня, выбежал из дому и через минуту притащил целую каменную глыбу величиной с жернов. Но об этот неотделанный камень можно было только изломать бритву, а не наточить, и мне волей-неволей пришлось приступить прямо к бритью. Бедный Нармони корчился и извивался при этой пытке, но, убежденный в моей ловкости, вытерпел боль, как настоящий мученик. Голова его имела ужасный вид после того как я избороздил ее тупой бритвой. Нармони был удовлетворен моей работой, и я не стал его разубеждать.

ГЛАВА VII

Как только я оказался в состоянии бродить по долине, то начал понемногу пользоваться всеми теми удовольствиями, которые были мне так долго недоступны. Я ходил повсюду, гостеприимно принимаемый всеми; меня угощали чудеснейшими плодами, мне прислуживали темноглазые туземные девушки, и я постоянно видел заботы и внимание преданного Кори-Кори.

Конечно, мои странствия были ограничены известными пределами: так, мне был запрещен доступ к морю; и после двух или трех неудачных попыток я отказался от этих прогулок. Многочисленные островитяне сопровождали меня повсюду, и я не могу теперь вспомнить ни одной минуты, проведенной в одиночестве. Поэтому нельзя было надеяться пробраться к морю тайком.

Зеленые отвесные склоны гор, окружавшие долину в том месте, где стоял дом Кори-Кори, лишали меня всякой надежды бежать, даже если бы я и улизнул от бдительных глаз туземцев. Но теперь такие размышления редко занимали меня: я отдавался настоящему, и если неприятные мысли приходили мне в голову, я гнал их прочь.

Когда я смотрел на зеленеющую долину, в которой был схоронен, на окаймлявшие ее вершины высоких гор, то заставлял себя думать, что я в земле обетованной и что по ту сторону этих высот лежит мир, полный забот и огорчений.

Как-то раз я забрел снова в священные рощи, расположенные на половине пути к морю, и Кори-Кори предложил мне навестить жившего там Мехеви. В полдень я вместе с Мехеви и другими вождями племени лег отдохнуть на циновках и погрузился в легкую дремоту. Вдруг меня разбудили дикие крики, и, поднявшись, я увидал, что туземцы хватают копья и стремительно куда-то бегут. Мехеви схватил шесть мушкетов, стоявших у стены, и вскоре исчез в роще. Все эти действия сопровождались яростными криками, среди которых я различил слова: «Гаппар! Гаппар!»

Островитяне бежали из рощи по направлению к долине Гаппар. Вдруг до меня донесся резкий звук выстрела из мушкета с близлежащих холмов и шум голосов, раздававшийся в том же направлении. Женщины, сбежавшиеся в рощу, начали издавать дикие вопли. Как известно, женщинам всех стран свойственно шуметь при всяком возбуждении и тревоге, очевидно рассчитывая этим успокоить себя и взволновать других. В данном случае они подняли такой нестерпимый шум и так неутомимо кричали, что если бы с соседних гор стреляли залпами из мушкетов, я не мог бы этого услыхать.

Когда женское волнение немного улеглось, я стал жадно ждать дальнейших событий. Раздался еще выстрел, и снова с холмов донесся ответный вой. Опять наступило спокойствие и продолжалось так долго, что я уже начал думать, будто сражающиеся армии согласились отложить на время вражду.