Тайный заговор Каина - [139]

— Ты прелесть, — сказал я.

Она подошла ко мне и поцеловала в губы.

— Я знаю, — сказала Ванесса. — Я самая прелестная девушка в мире. Петра тоже так считает. — Она взяла со стула норковое боа. — Я должна возвращаться к ней. Пока, мальчики.

Она быстро ушла.

— Что вообще происходит? — Голос Мински дрожал. Он взглянул на меня. — Что ты думаешь об этом?

— Ты знаешь, в ту ночь, когда Лилиан позвонила сюда, когда все началось, Петра Шальке была в гримерной Ванессы. У меня еще тогда появилось странное чувство, что она сыграет в моей жизни важную роль. Не правда ли, странно?

— Очень странно, — сказал Мински. — Боже, избавь от такой правды. У меня тоже предчувствие, ты знаешь, о чем я говорю.

Было почти четыре часа утра, когда я вернулся в свою квартиру. Лилиан проснулась, и я рассказал ей о поддельных паспортах и о предложении Ванессы. Лилиан некоторое время находилась под впечатлением от услышанного.

На душе у меня было неспокойно, я думал об охраняющих нас детективах. К тому времени рядом с домом новые сотрудники припарковали автомобиль. Новая смена. Автомобиля Ольсена я не видел.

В эту ночь мы с Лилиан снова были вместе. Впервые за последние два года. Как и раньше, мы качались на волнах нежности и страсти и заснули только на рассвете, тесно прижавшись друг к другу. Была среда, тридцатое ноября. Большую часть дня мы провели дома и выходили только поесть. Из ресторана я позвонил Ванессе. Мне повезло, она была дома. Сегодня Бритт уже познакомилась с пилотом и совершила полет над Франкфуртом. Было очень весело, пилот оказался прекрасным парнем.

— Между прочим, завтра я собираюсь переехать к Петре, — заявила она и дала мне адрес своей новой подруги.

В ту ночь я снова пошел в «Стрип-клуб». Ванессы и Петры Шальке там не было. Домой я вернулся рано. У нас была еще одна ночь сладких контрастов любви — страсти и нежности. Наконец-то я почувствовал себя по-настоящему счастливым. Мински передал мне поддельные паспорта с настоящими визами в Египет и Аргентину и международные сертификаты о вакцинации. Паспорт Лилиан был на имя Анджелы Диркин, мой — на имя Петера Хорнека.

Четверг, не отмеченный событиями спокойный день, был по-зимнему пасмурным. Лилиан и я вышли на прогулку. Из дома мы выскользнули через заднюю дверь, которая вела в сад, отделенный от парка Луизы только маленькой калиткой. Она была всегда закрыта, но у всех жильцов от нее был ключ. Парк был большой, но в вечернее время плохо освещался. Казалось непостижимым, почему за этой стороной дома никто не наблюдал. Я пришел к такому выводу после того, как несколько раз пройдя через один и тот же выход, никого не встретил на соседней Форстхауз-штрассе. И только позднее я узнал, как хорошо просматривалась вилла. Но к тому времени это уже не имело значения.

Для проверки мы с Лилиан опять прошли через заднюю дверь и еще раз убедились, что за ней наблюдения не было.

Я позвонил Ванессе из телефона-автомата.

— Ты знаешь, возможно, мне понадобится сегодня самолет. Уже довольно поздно. Но, может быть, мои друзья захотят отправиться в Швейцарию, в Цюрих. Хотя это еще не точно. Дело в том, что они не уверены, когда им ехать и ехать ли вообще. Смогла бы ты попросить пилота? Как его имя?

— Уол.

— Может быть, ты попросишь его приехать в аэропорт к девяти вечера?

— О’кей, Ричи. Сколько будет пассажиров?

— Двое: мужчина и женщина.

— Пилот не будет задавать им лишних вопросов, если их паспорта в порядке.

— Паспорта в порядке. И еще: если до полуночи или до часа ночи никто не придет, он может возвращаться домой. Мы не слишком многого хотим?

— Да нет. Сегодня пилот сказал мне, что его жизнь — сплошное ожидание. Философский взгляд. Уол не будет возражать.

— Я могу быть уверен?

— Конечно.

— А ты, как твои дела?

— Отлично, Ричи. Просто превосходно.

Я вышел из телефонной будки.

— Ну что? — спросила Лилиан, и ее руки крепко сжали ладони.

— С девяти часов самолет в нашем распоряжении, — ответил я.

Около восьми вечера я оставил Лилиан дома и пошел в клуб. Она должна была позвонить мне из телефона-автомата в случае, если обнаружит что-нибудь подозрительное. Телефоны в клубе не прослушивались. Здание было старое, телефонный кабель проложен так, что подсоединиться к нему было невозможно. Выходил я через центральный вход и, отъезжая, заметил, что за мной едет автомобиль. Ольсена я не видел. Он работал по сменам и сегодня, очевидно, отдыхал.

В этот ранний час «Стрип-клуб» был почти пуст. Мински и я сидели в офисе и ждали. Ровно в девять тридцать я сказал: «Они начинают».

В девять двадцать после того, как в камере погас свет, заключенный Делакорте, используя флягу, сетку для волос и пижаму, создал видимость, что кто-то лежит на кровати под смятым одеялом. Он был одет в гражданскую одежду. Галстука на нем не было. Шнурков в ботинках тоже. Его камера, под номером 19, была расположена на первом этаже в левом крыле старой тюрьмы.

Все, о чем я сообщаю, мне рассказал впоследствии сам Делакорте.

Приблизительно минут пять заключенный терпеливо ждал, пока Шерр откроет дверь. В носках, держа обувь в руках, Делакорте прошел в слабо освещенный коридор. Шерр беззвучно закрыл за ним дверь, и они поспешили к следующей двери, которая была обита железом. Преодолев и это препятствие, Делакорте оказался в темном дворе.