– А надо как было?
– Надо не угадывать, надо знать. Если бьёшь, бей наверняка! Когда-то мне занадобился подход к одному волостелю… Добраться до господина оказалось непросто, но я обратил внимание на слугу. Тот терял разум, играя в кости, очень любил хозяина, чьё достояние тратил… и пуще смерти боялся предводителя своего же домашнего войска.
– И… как ты поступил?
– Я выждал, пока эта пыль проиграет вещицу, за которую, дознавшись, его бы не пощадили. Я добыл спущенное и отдал слуге, чтобы он мог на место вернуть.
– Он вернул?
– Да. И с тех пор исправно доносит мне обо всём, что я хочу знать.
– Воля твоя, учитель… Значит, ты заставил его предать господина?
– В том и хитрость, что нет. Я его не ломал. Я позволил слуге думать, что с моей помощью он опасает хозяина от врагов.
– А на самом деле?
– На самом деле его господин с тех пор у меня на ладони. Когда Владычица захочет, чтобы я сжал кулак, я его сожму – наверняка.
– А я, отец? За какой палец ухватят меня?
Ветер усмехнулся в темноте. Вот уж кого он видел насквозь. Знал лучше, чем дикомыт сам себя знал. Он ответил не задумываясь:
– Ты честный и верный. Таким, как ты, нужно держать ухо востро. Чужой верностью охочи пользоваться те, кто своей не припас. А таких на свете в достатке.
– А ещё, отец?
– Сам смекай. Каждый что-то любит, чего-то боится. Ты, я, Лихарь…
Ворон задумался:
– Ты Владычицу любишь. Матушку лелеял… Но разве боишься?
– Боюсь.
– Учитель, ты… за нас? За учеников?..
– Если бы тебя, растяпу, в городе повели на кобылу, я бы на себя выменивать прибежал. – Котляр повернул голову, спросил через плечо: – Помнишь, мотушь расслабленная лежала?
– Как не помнить, – прошептал Ворон.
Ему показалось, Ветер скрипнул зубами.
– Когда я нашёл её и увидел, чтó с нею сталось, я захотел узнать, чья смерть должна стать отплатой. Но выведал лишь, что однажды утром… за седмицу до моего прихода… она просто не встала.
– За седмицу, – тихо повторил Ворон.
– Да. Порой мне кажется, если бы я расторопнее поворачивался тогда… Не мешкал с одним, с другим, с третьим… я мог бы застать её. Что, если она заболела от горя? Оттого, что потеряла надежду?.. Бойся не успеть, сын, как я боюсь. Никогда не откладывай того, что может сгинуть и оставить тебя так вот гадать… – Ветер хрипло выдохнул, помолчал, сказал совсем другим голосом: – В Кутовой Ворге я подарил тебе щенка, потом отнял. Если хочешь…
Ворон твёрдо ответил:
– Ты правильно поступил, отец. Я провинился. Я должен был принять наказание.
Последняя бесконечная ночь тяжело далась всем. Стояла ещё кромешная темень, когда вышел державец Инберн, высыпали ученики, молча выстроились во дворе. Воробыш принёс охапку факелов и огонь. Едва на востоке неба родилась неспешная синева, к дверям холодницы прибежал с ключами Шагала. Лихарь не сумел сразу встать с колен, кивнул ему: открывай.
Пока гнездарёнок побеждал тугой замок, пока возился внутри, Лихарь кое-как оживил ноги. Поднялся, чуть не упал, схватился за стену. Беримёд дёрнулся было к нему… вовремя передумал. Во дворе затрещали факелы, ребята стали петь хвалу, сперва вразнобой, потом всё стройнее. В провале двери наметилось движение. Взявшие честь медлительно поднимались по ступеням, восходили навстречу рвущимся пламенам. Оба качались, осунувшиеся, нетвёрдые, одинаково жмурили глаза на свет. Лихарь поймал взгляд Ветра, полный гордости: «Помнишь, старший сын? Если этот упрямец у меня из рук есть начнёт… Кажется, я вправду стою кое-чего!»
Дикомыт двигался чуть позади, поддерживая котляра. Он был выше ростом, теперь это сделалось очень заметно. Иные обратили внимание, что он впервые оставил плести косы, убрал волосы по-андархски. Ворон смотрел сурово и сдержанно, между бровями легла отвесная складка. Ученик шёл за своим великим учителем.
