Тайный орден - [12]

образом изыскать еще какие-то средства на ремонт замка, то откуда взять деньги на

содержание дружины? Да и как найти надежных дружинников? А без дружины

владетелю поместья невозможно существовать в мире, где вокруг свирепствуют

столько жадных и коварных подданных Сатанаила, да и просто убогих и голодных

людей, падких на чужое добро.

Можно, конечно, попытаться занять некоторую сумму, но Гуго не любил брать в

долг. Или оставить все так, как есть, снова отправиться в рискованный поход,

продолжить службу, заработать еще немного, а уж потом браться за восстановление

Пейна? Но тогда, очень может статься, восстанавливать будет уже нечего. Так и не

придя к определенному решению, Гуго спустился во двор.

После обеда, подкрепившись тощим жареным гусем, принесенным ему доброй

старой Симоной, Гуго вышел из замка и направился в сторону небольшого

деревенского кладбища с намерением поклониться праху родителей.

Фамильный склеп рода де Пейнов примыкал к старинной часовне, заложенной на

окраине Пейна почти три века назад, как рассказывали, по распоряжению

проезжавшего мимо Карла Великого. Иные уверяли, что часовня еще древнее и стоит

на этом месте уже шесть веков, со времен правления первого христианского короля

франков Хлодвига из династии Меровингов, которому здесь будто бы явилась Дева

Мария. Как бы там ни было, время, войны и вандалы каким-то чудом пощадили это

небольшое каменное строение, скромное и, вместе с тем, исполненное таинственного

величия и строгой красоты.

Через много лет злые языки скажут, что основатель ордена Храма шампанский

рыцарь Гуго де Пейн был вероотступником и безбожником, что он был тайным

приверженцем манихейства или иудаизма, или ислама, или что он был катаром, или

что он продал свою душу дьяволу, но все это вовсе не соответствует истине. Всю свою

жизнь Гуго де Пейн верил в Господа христиан. Просто он верил по-своему. Может, не

совсем так, как это было предписано канонами Римской католической церкви. Но он

свято верил в Иисуса Христа и всю жизнь нес эту веру в сердце своем.

Когда Гуго вошел в древний, пропахший сыростью зал склепа и увидел в полу,

рядом с могилами дедов, две новые плиты с высеченными именами родителей,

сработанные из грубо отесанного камня местными не очень искусными мастеровыми

монахами из ближайшего монастыря, он не заплакал, но невероятная тяжесть вдруг

сдавила ему грудь и сжала сердце. Это была и тяжесть утраты, и боль скорби. Но, в то

же время, это было и сожаление. Гуго сожалел о напрасно прожитой, утопленной в

пристрастии к винопитию, никчемной жизни отца, равно как сожалел и о

закончившейся в сером фанатизме слепой веры скупой жизни матери, так и не

понявшей его, своего единственного сына.

Отец запомнился Гуго вечно навеселе, с красным носом, с постоянно

недовольным выражением на лице и с выпученными от злости глазами. Ребенком

Гуго старался лишний раз не попадаться ему под руку, иначе неминуемо происходила

какая-нибудь неприятность. Когда в долгие зимние месяцы де Пейн-старший

безвылазно сидел дома, словно невидимая грозовая туча нависала над замком. Отец

мог ударить малыша за малейшую шалость, мог придраться к самой незначительной

неопрятности костюма мальчика и потом долго кричать, мог просто навязать сыну

любое ненужное дело, которое Гуго, боясь наказания, должен был делать

беспрекословно. Старый вояка не терпел возражений.

Свою матушку Гуго помнил искренне верующей благочестиво-смиренной

женщиной. Будучи благородной по рождению, рано потеряла она родных. Ее отец и

два брата пали в сражениях, а мать ее умерла, когда она была совсем еще девочкой.

Под предлогом опеки, земли ее родителей захватили дальние родственники, и ее саму

неминуемо отправили бы в монастырь, или же просто избавились по-тихому, если бы

отец Гуго де Пейна не взял ее в жены почти без приданного, за одну только ее

красоту. Но в сырых стенах мрачного небогатого замка женская красота вянет быстро,

а любовь грубого и не в меру пьющего рыцаря быстро проходит, оставляя после себя

только разочарование…

Матушка Гуго была несчастна, наверное, поэтому ее благочестие и смирение с

годами делались все более суровыми и безрадостными. Ее красивое когда-то лицо

оставалось одинаково грустным при любых обстоятельствах, и улыбка никогда не

касалась его. Казалось, что она давным-давно разучилась улыбаться. Да и умела ли?

Во всяком случае, сын не помнил ее улыбок. Зато он хорошо запомнил ее слезы. Мать

часто ни с того ни с сего впадала в молитвенный экстаз. Она опускалась на холодный

каменный пол перед иконами, часами рыдала и просила Деву Марию о

заступничестве.

С благоговейным трепетом слушал маленький Гуго рассказы матери о жизни

святых мучеников, которые сама она слышала от своей матери и от бабушки. И,

почему-то, эти святые, погибающие за веру в ужасных муках, представлялись

мальчику больше героями страшных сказок, нежели реальными людьми.

С самого раннего возраста мама постоянно заставляла сына молиться по любому

поводу и запирала в темный сырой чулан, если мальчик осмеливался ослушаться. И

она говорила, что делает это во имя Господа Иисуса Христа. Но, почему-то,

маленькому Гуго всегда казалось, что на самом деле Господь добрый, только люди