Тайный канал - [44]

— Не сокрушайтесь так по поводу постигшего вас несчастья, дело вполне поправимо, — немолодой мужчина в летней рубашке с короткими рукавами сочувственно улыбался. — Вы, конечно, меня не помните?

Кто откажется от знакомства в столь критический момент?

Минут через пятнадцать, поменяв колесо и отмыв руки в большом количестве черно-мыльной пены, мы сидели за столом. Выяснилось, что мой спаситель, во-первых, много и с удовольствием пьет, а во-вторых, что он прежде работал в Управлении радиосвязи Генерального штаба и дважды сдавал мне экзамен по немецкому языку. К счастью, в обоих случаях я был благосклонен и положительно оценил его знания, что открыло для него перспективу скорого выезда за границу и получения десятипроцентной надбавки к месячному окладу.

Таким образом, его усилия по смене колеса были оплачены как бы вперед и, что немаловажно — из государственной казны.

— А здесь чем занимаетесь? — поинтересовался я.

— Да вот тут недалеко, — неопределенно махнул он рукой в сторону окна. — На радиоперехвате, прослушиваю Западный Берлин. Американцы, англичане, немцы — все там суетятся, а мы здесь эту суету фиксируем и анализируем.

Например, когда вы с вашим приятелем отсюда в западный сектор направляетесь, там в эфире начинается прямо-таки настоящая истерика! Все службы буквально из штанов выпрыгивают. Мы тут анализируем, чем это вы такой интерес к себе приковали?

— А откуда вы знаете, когда мы с приятелем выезжаем в западный сектор?

— Так для этого не только уши, но и глаза существуют. Нам сообщают, когда вы через стену проехали и когда вернулись, если вообще вернулись, — он подмигнул мне сразу обоими глазами.

По дороге из аэропорта мы с Ледневым заехали поужинать.

В небольшом итальянском ресторанчике мы уютно разместились за столиком рядом с открытой кухней, где на виду у публики демонстрировали свое волшебство два повара-итальянца. Никто не проявлял к нам интереса более, чем мы того заслуживали. Исключение составлял совсем юный черноволосый официант. Приняв заказ, он использовал любой повод, чтобы подольше задерживаться около нас, прислушиваясь к нашему разговору. Из-за отсутствия опыта юноша действовал непрофессионально, неумело скрывая проявляемый к нам интерес. После дневного разговора с радистом нетрудно было себе представить, что творится в эфире, если официант готов пожертвовать своим ухом, положив его вместе с бифштексом на тарелку.

И все же напряжению не было суждено достигнуть кульминации.

— Простите, я с удовольствием услышал родную речь, — смущаясь, заговорил по-русски с сильным еврейско-украинским акцентом черноволосый юноша. — Четыре года как мы с дедушкой и папой переехали жить сюда из Черновиц.

Далее он коротко поведал нам трогательную историю о трудностях адаптации к немецкой жизни еврейского ребенка из Советской Украины, где у него остались дорогие сердцу школьные друзья и любимая девушка.

Рассказ юноши был настолько искренним и трогательным, что я почувствовал угрызение совести за то, что заподозрил его в чем-то дурном. Прощаясь, мы от души пожелали ему удачи в новой жизни. По поводу встречи со своим бывшим сослуживцем по Генштабу я пока Валерию не рассказывал. Было желание сначала самому разобраться, а кроме того не хотелось портить лучезарное настроение, привезенное им из Бонна.

Основанием для энтузиазма явилась дошедшая до него информация о том, что канцлер Брандт после получения Нобелевской премии мира склоняется к тому, чтобы отметить заслуги Лате, Леднева и мои в деле установления качественно новых отношений между нашими странами государственными наградами ФРГ.

Валерия распирало от гордости и нетерпения. Он постоянно выпячивал грудь, примеряясь к заслуженной награде.

Необыкновенная любовь к знакам отличия, званиям и значкам очень сближала его с нашим Генеральным секретарем. Как человек военный, я вовсе не был против декорирования одежды орденами, хотя не без чувства смятения представлял свое появление в здании КГБ на Лубянке в генеральской форме и с Железным крестом на груди. Но в тот день меня больше занимала другая проблема — из головы не выходила встреча с моим бывшим экзаменуемым из Генерального штаба.

То, что за нами могли приглядывать в ФРГ и Западном Берлине, вполне укладывалось в существовавшие рамки «прохладных» отношений Запада с Востоком в период «холодных войн» и представление непрофессионального руководителя советской госбезопасности о том, что нам не удастся остаться «невидимками», курсируя систематически между Германией и СССР.

Несколько сложнее обстояло дело со «своими». Мысль о том, что и они не безразличны к нам, возникала у меня неоднократно по разным поводам. Более конкретно размышлять по этому поводу помог небольшой эпизод.

Несколько дней спустя, накануне очередного приезда в Берлин, Бар сообщил по телефону, что «везет нам большую радость». Утром, в день приезда Бара, Леднев, к которому в Берлин пожаловали его жена и дочь, сделал заявление, согласно которому Железный крест наиболее эффектно выглядит на желтоватом фоне, в связи с чем он уже присмотрел в магазине соответствующего цвета костюм, который и был тут же выкуплен по не очень высокой цене.