Тайный фронт Великой Отечественной - [51]

Негативную роль в таком отношении наркома к Короткову сыграла его служебная близость к окружению бывшего наркома Ягоды, среди которого – ушедший на Запад резидент НКВД в Испании Орлов и другие «враги народа».

Натура идейного борца и высокого уровня профессионала Александра Михайловича не захотела мириться с такой жесточайшей несправедливостью. Он пошел на беспрецедентный по тем временам шаг: написал личное письмо на имя наркома Берии.

Говоря о своей работе в органах, он, в частности, отмечал: «…я не знаю за собой проступков, могущих быть причиной отнятия у меня чести работать в органах… Прошу Вас пересмотреть решение о моем увольнении. 09.01.1939 г.».

Короткова поддержали товарищи по работе – сотрудники разведки и партком ГУГБ НКВД. Берия вызвал к себе разведчика для беседы и подписал приказ о его восстановлении на работе.

И снова активная работа – Норвегия и Дания, где Коротков восстанавливает связь с законсервированными источниками информации. С середины 1940 года он – в Берлине с заданием восстановить связь с «Брайтенбахом» и организовать работу с «Корсиканцем» (разработка всех его контактов с целью новых вербовок среди них). Затем в работу снова вводится «Старшина».

Из Берлина начала поступать информация от десятков источников.

Понимая неизбежность войны и зная позицию Москвы, что слухи о войне – это провокация, Коротков в марте 1941 года пишет личное письмо наркому Берии. Он ссылается на информацию «Корсиканца», аргументирует свои выводы и просит Центр перепроверить сведения через другие источники: «В моих глазах “Корсиканец” заслуживает полного доверия… вопрос о нападении в скором времени на Советский Союз полностью соответствует действительности… ввиду того, что время не терпит, прошу дать указание…»

От немецких антифашистов из «Красной капеллы» поступает обширная и хорошо аргументированная информация о считаных днях до агрессии Германии против СССР. Это подтверждается другими источниками берлинской резидентуры.

Так, хорошо проверенный работой с советской разведкой с 1929 года агент «Брайтенбах» (Вилли Леман), сотрудник гестапо, 19 июня сообщает разведчику резидентуры Борису Николаевичу Журавлеву точную дату и час начала нападения. Информация срочно уходит в Москву…

И вот – война… 22 и 24 июня Коротков конспиративно встречается с «Корсиканцем» и «Старшиной», передает им уточненные инструкции по использованию радиошифров, деньги на ведение антифашистской борьбы и высказывает рекомендации относительно развертывания активного сопротивления нацистскому режиму.

Прибыв в Москву в июле 1941 года, Коротков был назначен начальником германского отдела внешней разведки, который занимался в годы войны разведработой в Германии и оккупированных ею европейских странах.

И все же советская разведка – внешняя и военная довели до сведения руководства государства достоверную информацию, присчитав многие ходы гитлеровской подготовки к нападению на СССР. Трагедией для разведки стал факт неадекватного отношения к ее информации политического и военного руководства нашей страны.

К началу июня сообщения разведки в сочетании со сведениями контрразведки были у Сталина. И все об одном – о предстоящем тяжелейшем ультиматуме. А в целом для советкой стороны картина была следующей:

• если СССР спровоцирует войну, то США останутся нейтральными;

• если США останутся нейтральными, Англия рассмотрит немецкие условия заключения сепаратного мира;

• тенденция в английской политике состоит в подталкивании Германии на военную конфронтацию с СССР;

• Германия завершает развертывание огромной ударной группировки у советских границ;

• Германия намеревается предъявить ультиматум СССР, который он принять не сможет, значит, будет война (только после ультиматума);

• для нападения на Польшу Германия осуществила провокацию, чтобы сфабриковать предлог.

* * *

В считаные дни и часы в канун вторжения фашистского вермахта на просторы нашей Родины ситуация с определением точной даты войны сложилась трагическая.

Как воспринималась эта информация разведки в кругах советского правительства? Скептически. Дело в том, что перед вторжением немцев в Чехословакию наша разведка четырежды докладывала о сроках готовящейся акции: май, 15 августа, 15 и 22 сентября 1938 года – все сведения оказались ложными. Но интервалы вторжения были определены правильно.

В период 1938–1940 годов советское руководство при определении военных намерений Германии в отношении СССР не сделало должных выводов из прогнозов своей разведки по другим странам Европы. С марта по июнь 1941 года разведка доложила в Инстанцию шесть различных сроков возможного нападения, которые не подтвердились. Действительная дата нападения была названа седьмой – 22 июня.

Эту дату – 22 июня назвали источники из разных стран: Рихард Зорге – из Токио (возможности военной разведки), через другой источник в Токио (возможности разведки НКВД), но был и третий источник – из региона Дальнего Востока в китайской провинции, где получение таких сведений было практически исключено. Эту же дату назвал низший чин вермахта в Польше…

Так немцами была скомпрометирована истинная дата нашествия на наше Отечество. Комплексная стратегическая дезинформация Германии против СССР достигла своей цели – советское руководство оказалось дезориентированным.