Тайный дневник да Винчи - [83]

— Я читала, сам Шеризе заявлял: «удивительную загадку», как вы изволили выразиться, они придумали почти от начала и до конца. И еще, как я поняла, именно Плантар снабжал Жерара де Седа материалами для его книг, источниками, чья подлинность весьма сомнительна, как считают многие.

— Я не назвал бы это обманом, мадемуазель Пенан, скорее дезинформацией. Прошу вас, поймите нашу позицию, мадемуазель. Нет сомнений, мы являемся современным обществом, опирающимся, однако, на древнейшие традиции Приората. Мы представляем собой рыцарский орден, тем не менее мы открытая ассоциация и стремимся к укреплению взаимопонимания и сплоченности между людьми. Данная цель записана в нашем уставе, как вам, вероятно, известно. Хотя мы не скрываем свое лицо от мира, есть и другая сторона деятельности, которую я назвал бы не тайной, но конфиденциальной, внутренней или, если угодно, предназначенной лишь для ее членов. Следуя тысячелетней традиции Приората Сиона, мы довольно ревностно храним и оберегаем высшее знание, «духовное сокровище» от посторонних в целом, и естественно, от враждебных нам клеветников и объединений в частности. В отдельных случаях, пытаясь справиться со своей высокой и вполне законной миссией, мы вынуждены предлагать альтернативную версию некоторых событий, исказив до определенной степени информацию, ставшую общим достоянием.

— Вы пытаетесь мне внушить, будто Плантар и Шеризе распространяли свои лживые выдумки более двадцати лет, стараясь не дать тайной истине выплыть на поверхность?

— Мы имеем право защищаться всеми способами, какие сочтем уместными.

— Я вас раскусила.

— Простите?

— Я сказала, что раскусила вас, — повторила очень спокойно Каталина, глядя собеседнику прямо в глаза.

— Уверен, вы неправильно выразились.

— Ошибаетесь. Я выразилась совершенно точно. Всего хорошего, Марсель. Я узнала все, что хотела.

50

Париж, 1794 год

Беспощадное солнце, слишком жаркое для июня, вдруг обрушилось на «Город света» в эти темные времена. В правление Робеспьера словно мглою заволокло страну, некогда великую, а ныне вынужденную подчиняться власти своих самых негодных детей.

Робеспьер снял очки. Они были с темными стеклами, поскольку его глаза с трудом переносили яркий свет ослепительного солнечного дня. Кроме того, они позволяли отгородиться от всего, чего он видеть не желал. Впрочем, когда надо, он видел все. Быстрым шагом Робеспьер вошел в ратушу, свою главную резиденцию — внушительный Отель-де-Виль, расположенный на Гревской площади, где камни пропитались кровью и головы одна за другой катились в корзину, где много раз с жутким глухим звуком нож гильотины падал на беззащитную шею осужденного, зажатую в колодках, среди воя и улюлюканья толпы.

В ратуше Робеспьера ждал Сен-Жюст, недавно вернувшийся из Кёльна. Он выглядел опустошенным, отчасти испуганным или по меньшей мере обеспокоенным. Он сидел на диване в длинном коридоре, ведущем в кабинет Робеспьера. Стены коридора были обиты дорогим шелком и украшены великолепными зеркалами в золоченых рамах. Неподкупный прошел мимо, не задерживаясь, знаком велев Сен-Жюсту следовать за собой. Они не проронили ни слова, пока не расположились вдвоем в кабинете.

— Луи, Луи… Как ты мог провалить такое дело? А Конруа? Мертв?

— Я не знаю, как это произошло. Мы обо всем позаботились и приняли необходимые меры предосторожности.

— Значит, плохо позаботились. Я предупреждал: Лафайета нельзя недооценивать. Проклятый роялист в шкуре революционера!

Сен-Жюст похолодел, услышав тон, каким Робеспьер произнес последние слова. Он поддерживал Робеспьера, ценил его ум и доверял его политическим решениям, но в то же время до смерти боялся этого человека, не ведавшего жалости. Он хотел что-то сказать, но, благо, передумал, решив помолчать, пока его не спросят.

— Забудем о маркизе. Архиепископ нам многое рассказал. Слабый человек, кто бы мог подумать, — с презрением заметил Робеспьер. — Мы располагаем теперь списком членов Приората, их адресом в Париже и кое-чем получше: собственноручным его письмом, отправленным в Англию. По признанию Максимилиана Лотарингского, потомков Иисуса Христа трое: двадцати, восемнадцати и пятнадцати лет — все мальчики. Они живут себе спокойно в английской деревне, в загородном поместье знатной дамы, леди Фарнсворт, и охраняет их только опекун, доверенное лицо Приората. Как будто бельгийский солдат в каком-то чине. Архиепископ утверждает: он человек действия, но небольшого ума. Он попадется на удочку, узнав почерк и увидев печать Великого магистра.

— Какую удочку? — Сен-Жюст обрадовался: Робеспьер посмотрел сквозь пальцы на его неудачу и перешел к новой теме, но он плохо понимал, в чем суть затеи с письмом.

— О, верно, я ведь тебе еще не успел объяснить. В письме сказано: юноши должны вернуться во Францию. Старший из них полагает: он возвращается, чтобы взойти на трон. Несчастный глупец. Он ничего не заподозрит, поскольку архиепископ посоветовал прибыть тайно, ибо понятно, дело секретное, и открывать карты не следует, пока наследник не ступит на французскую землю, и народ не примет и не признает его новым монархом. Превосходный план!