Тайный брак - [45]

Я в ужасе затаила дыхание, хотя слышала и раньше о подобных казнях. Но сейчас о них говорил человек, который, я понимала это, имел самое непосредственное отношение к происходившему.

— И ты?.. — пробормотала я. — Ничего… Не вступился? Генрих мрачно кивнул и опустился в кресло, устремив неподвижный взгляд в пространство. Потом встал, прошелся по комнате и только после этого вновь заговорил:

— Да, он мой самый близкий друг. Вместе мы участвовали в пирушках, в играх. Беседовали часами и обо всем поверяли один другому самое сокровенное. И не заглядывали в будущее. А оно подстерегало нас… Мог ли я подумать, что старина Джон станет еретиком, предаст истинную веру?! Сделается врагом государства…

Опять наступило молчание. Я не сводила глаз с Генриха, мне была страшновата и в то же время отрадна его исповедь. Именно отрадна, так как раскрывала еще одну черту характера моего мужа — он испытывал угрызения совести, его мучило раскаяние.

— …Но что делать… — услыхала я. — Жизнь идет своим чередом. Она продолжается. Я часто молюсь за упокоение его души. Помолись и ты со мной, Кейт.

Я ответила, что охотно сделаю это. В тот вечер я все время вспоминала наш разговор и видела, что у Генриха он тоже не выходит из головы. И еще думала вот о чем: конечно, тот человек предал веру, это ужасно, но все-таки почему такое страшное наказание? Как мог мой Генрих допустить это? Почему не остановил? Значит, он жесток и беспощаден? Да, несомненно… Но, возможно, ему и следует быть таким, иначе он не стал бы победителем, солдатским кумиром…

В ту ночь моей любви к нему, в моей страсти свил себе гнездо страх. Я лежала в темноте с открытыми глазами, и тревожные мысли роились в голове… Знаю ли я по-настоящему Генриха? И чего вообще можно ожидать от человека, способного отдать своего ближайшего друга на позорную и мучительную смерть?..

Ответов я не находила.

Я понимала, вскоре мы опять должны расстаться. Надолго ли — кто знает? Разлуки станут главной приметой нашей жизни. А потому нужно дорожить каждой минутой, проведенной с ним, и не растравлять себя понапрасну, а просто радоваться, что мы вместе, что нам хорошо и мы счастливы любить друг друга.

Примерно в эти дни я сделала для себя необыкновенное открытие, которое вытеснило все мои страхи, опасения и сомнения: во мне зарождалась новая жизнь!

Не сразу я сообщила об этом Генриху — хотела, чтобы предположения полностью подтвердились, а когда наконец сказала ему, то мы оба уже потеряли голову от радости.

— Надеюсь, — сказала я ему, отстранясь от его бурных объятий, теперь для тебя появится нечто более значительное, чем победа в сражении.

Не ответив прямо на мой выпад, он сказал так:

— Битву можно выиграть или проиграть. Тут всегда два выхода. Но для этого ребенка существует лишь одна возможность — он должен появиться на свет! И принадлежать тебе, мне… и Англии. Наш крошечный король… Мы назовем его Генрихом — по имени отца и деда. Он станет королем Англии, Генрихом VI.

— Но, пожалуйста, Генрих… — запротестовала я, улыбаясь. — Разве ты так уверен, что будет мальчик?

— Разумеется! Как же иначе? Неужели мой первый ребенок может быть кем-то еще?

— Мне кажется, он немного и мой тоже, — сказала я.

Он громко и весело рассмеялся.

— Хотелось бы, чтобы ты рожала побольше сыновей. Но если первой родится девочка… что ж, не большая беда. Зато следующим будет обязательно мальчик. И потом еще… И снова мальчик…

— Хорошо, — сказала я, — однако не все сразу. Начнем с одного.

Он подхватил меня и закружил по комнате. Потом неожиданно остановился, вспомнив о драгоценном бремени, которое я уже носила в себе, и осторожно поставил меня на пол.

— Нужно заботливо относиться к нашему сыну, — сказал он. — Никаких неосторожных движений. Ты слышишь, Кейт?..

С той поры я стала чаще замечать, что он смотрит на меня с нежной улыбкой на суровом лице, и чувствовала, как он радуется состоявшемуся браку, тому, как быстро после замужества я зачала. Я понимала: мысли его связаны с Францией, для планов рождение наследника могло бы стать немалым подспорьем. Впрочем, возможно, я ошибалась.

Он выглядел совершенно счастливым, и это его ощущение передавалось мне и заставляло забывать о всех тревогах.

Мы находились уже в Йоркшире, и Генрих собирался двинуться дальше на север. Путешествие оказалось довольно изнурительным, Генрих неоднократно взглядывал на меня с беспокойством.

Как-то ночью он сказал мне:

— Ты выглядишь утомленной. Так нельзя.

— Не больше, чем обычно, — возразила я.

— Мы должны думать о ребенке, — не согласился он. — Поэтому дальше к северу я поеду без тебя, Кейт. Мы найдем подходящее пристанище, ты останешься там и как следует отдохнешь.

— Но я хочу быть с тобой, Генрих!

— Боже благослови тебя, Кейт. Разве я не хочу того же самого? Но отдых тебе необходим. Спокойно жди меня. Я вернусь через неделю, а потом вместе поедем обратно в Лондон.

Меня огорчило его решение, но что я могла сделать? Кроме того, я узнала, что он скорее всего задержится больше, чем на неделю. Придется привыкать к его постоянным отъездам, в который раз пыталась я уговорить себя.

И все же я протестовала, зная заранее, что это ни к чему, конечно же, не приведет. Генрих не привык, чтобы его повеления оспаривались, а уж тем более не выполнялись.