Тайный агент Вовки Ульянова - [3]

– Какая такая баба? Анка, что ли?

– Допущаю, что Анка, сказал Чапаев.

– Так я ж что? Я ж ничего… Пошутить нельзя с дурой… А ну вот, подхватил начдив. И оскорбляешь настоячих пролетариев различными буржуйскими грубиянствами… Во… Ну ладно. Побегай пока, а там решим… Перешить мы тебя, интилигента проклятого, завсегда готовы… Хе-хе…

Начдив сплюнул, и, оставив политрука в некотором замешательстве и недоумении, кликнул Петьку и велел ему запрячь каурую кобылу в тачанку".

– Ну, покажем ща мировой буржуазии… – сказал Чапаев, накидывая свою бурку. Петька, выведя на двор тачанку, запряжённую тощей кобылой, недоумённо посмотрел на начдива и покрутил пальцем около лба.

Начдив нахмурился, и вместо участия в показывании мировой буржуазии Петька был направлен на кухню к Анке чистить картошку.

Следующим актом пьесы было некоторое замешательство в рядах перепуганного противника, увидевшего следующую сцену; В кособокой тачанке сидел усатый человек в бурке, одной рукой правил лошадью, а в другой держал саблю, коей и махал, выкрикивая некие лозунга. Когда враги опомнились, они заметили, что усатый человек в тачанке подъехал вплотную к их собственному штабу, но очевидно, опомнившись, развернулся и помчался обратно. Анка и Петька обнявшись, стояли около кастрюль, в которых что-то булькало и клокотало. За развешенной на верёвке простыней, нервничая, стоял политрук и искоса поглядывал на Петьку.

– Ах, с чувством сказала Анка, бросая в кастрюлю очищенную морковку.

– Ах, повторил Петька, запуская в кастрюлю руку и извлекая морковку обратно.

Влюбленные потупили взор и, довольные, искося посмотрели Друг на друга. Фурманов занервничал, укусил сам себя палец и отхлестал по щекам, лоснящимся от свиснутой пухлой курицы. Внезапно со стороны поля послышался и свист пуль. Мимо удивлённого Фурманова промчался в тачанке, размахивая саблей, левой ногой и крича:

Ну а вот теперь мы их до полной победы Мировой революции!

Тачанка съехала в канаву и так, и осталась стоять. Начдив там же, в канаве, увлажнил землю, выругался и вылез на поверхность. Отчего то на его усах были отчётливые следы не то варенья, не то губной помады.

ГЛАВА 2 Шпионские штучки товарища Исаева

Вечером Петька договорился с Анкой кое о чём, и бодрым шагом помчался на речку мыть ноги. Анка удобно расположилась на сеновале и стала его ждать. Петька отчего-то не появлялся и Анке стало это надоедать. Внезапно проходящий мимо сеновала Фурманов услышал внутри его похотливое вздыхание. Веками выработавшийся инстинкт мужчины проснулся в политруке, и ему страшно чего-то захотелось. Он стал смутно догадываться, чего же ему хочется. Он облизнулся и открыл дверь. Скрип несмазанной дверцы сарая несколько охладил его, но тут из глубины сена послышался голос, как показалось Фурманову, очень даже соблазнительный:

– Петенька, ты ли это, main leibе? – позвала Анка дрожащим голосом почему-то не по-нашему.

– Я, – хрипло сказал Фурманов, зная, что женщинам перечить не следует, так как это может плохо кончиться.

– Иди же ко мне, main рыбка… Что же ты не появлялся так долго, мой петушок?

– Занят бы-ы-ыл, – почти прорычал политрук, закапываясь в сено.

Анку он нашел не сразу, так как она только возбудительно дышала и на глухое рычание не отзывалась. Минуты три он ползал в сене и рычал, но неожиданно женские руки схватили его за сапога, и те полезли с ног.

– О, Петенька, какие холодные у тебя нот… И эти несносные, вонючие прошлогодние портянки… О, main Gott… А ваще ничего… Раздевайся же, мой leibе, я жду тебя уже давно! -. Фурманов, рыча от того, что не он мог расстегнуть портупею, стал дергаться и подпрыгивать.

– О, я вижу страсть безумную твою, сказала Анка голосом заправской петербургской актрисы, так что Фурманов даже удивился, откуда это Анка набралась такой интеллигентной ерунды.

Далее последовала сцена, которую по цензурным причинам включать в данное произведение считалось бы manvaus tone. Приведем лишь некоторые эпитеты и цитаты, принадлежавшие Анне Семёновне (Фурманов был очень занят, и поэтому молчал):

– Ух ты, какой! Ну, давай же! О, о! Ну, Петенька, же! О,…, о! Ну, ещё разок!

Кончилось тем, что обалдевший и измученный Фурманов сполз с горячего похотливого тела Анки и в изнеможении провалился сквозь сено. Здесь совершенно внезапно появился Петька, упавший в речку целиком, вместо того, чтобы спокойно вымыть ноги.

– А вот и я! – сказал он, довольный собой. Анка уставилась на него обалдевшим взором.

– Как, уже? – спросила она.

– Ну так! – сказал, очень польщённый, Петька. Фурманов сделал ряд отчаянных движений и оказался вне сарая, где очевидно должна была разыграться трагедия. Он был вымотан без предела, и был, что называется, без штанов, но в портупее. Минут через сорок из сарая вышел удручённый Петька, и характеристика произошедших там событий выражалась в двух словах:

– Не дала, сказал он грустным голосом сидящему на дереве с трофейным биноклем начдиву.

– Енто дело споправимое, сказал начдив, ухмыляясь в усы. Его бинокль имел шестикратное увеличение, и произошедшее на сеновале он наблюдая с мельчайшими подробностями.

Внезапно Петька принял позу Онегина из второго действия одноименного спектакля и сказал: