Тайные страсти - [32]

Какая странная и трогательная вещь — пробуждение в зрелом и опытном мужчине его первой, юношеской любви! Куда только деваются и солидность и мудрость, составляющие главное достояние прожитых лет, и откуда вновь всплывают давно забытые застенчивость и трепетность, когда опять начинает дрожать голос, прерываться дыхание, и за одну улыбку любимой не жаль отдать сотню ночей с другими женщинами. И кто бы мог подумать, что у красавца сенатора Камило Касаса вдруг снова проснется не только юношеская любовь, но и юношеская застенчивость, от которой он так страдал в свое время и которая помешала ему объясниться с Марией Алехандрой тогда, пятнадцать лет назад. Он и сам сейчас удивлялся своему состоянию, и не только удивлялся, но и радовался ему, как радуются самым светлым воспоминаниям молодости. Мария Алехандра… Какая она сейчас? Сможет ли он ее узнать и не разочаруется ли при этом — пятнадцать лет тюрьмы кого угодно могут изменить! А как она сама отнесется к их встрече и захочет ли вспомнить скромного мальчика, пылко влюбленного в нее когда-то — ведь свидания с юностью бывают порой не только трогательны, но и весьма болезненны? Но ему все равно во что бы то ни стало хочется увидеться с ней, и он обязательно ее найдет!

Во время ночного дежурства в клинике Мартин иногда позволял себе немного расслабиться и выпить легкого вина. Тем более что на этот раз был такой подходящий повод, как задушевный разговор с другом. Он уже привык быть поверенным в сердечных тайнах своих друзей, так что терпеливо и сочувственно выслушал очередную исповедь, пока они вдвоем с Камило сидели в полутемной ординаторской, освещаемой лишь дежурной лампой.

— Если ты собираешься дежурить со мной и дальше, тебе стоит выпить еще, — хладнокровно заметит он, передавая стакан Камило. Тот сделал несколько глотков и задумчиво покачал головой: — Никак не могу ее забыть!

— Марию Алехандру номер два?

— Почему номер два? — недоуменно вскинул брови Камило.

— Да потому что Марии Алехандре номер один мой друг Себастьян Медина сегодня вечером собирается сделать предложение. Интересно, получилось ли у него что-нибудь?

— А какая она, эта вторая Мария Алехандра? — зачем-то поинтересовался Камило. Может быть, он испытал легкое чувство ревности, оттого что неизвестный ему приятель Мартина так близок к тому, чтобы преуспеть с какой-то не менее неизвестной девушкой, носящей то же имя.

— Прежде всего она очень красива, — мечтательным тоном произнес Мартин, — и, кроме того, при разговоре с ней возникает впечатление, словно говоришь с существом с другой планеты. К ней словно бы не пристает земная грязь… недаром она собиралась стать монахиней.

— Ну что ж, повезло твоему другу, — с легким вздохом признал Камило, подумав про себя: «Когда же наконец и мне повезет?»

В отличие от сенатора Камило Касаса, склонного приукрашивать свои отношения с женщинами, сенатор Самуэль Эстевес считал себя человеком практичным и досконально познавшим все тайны женского сердца. Во всяком случае, его отношения с собственной секретаршей Перлой Фарфан, казалось, предоставляли для такого мнения достаточно убедительные основания. Перла действительно любила своего шефа, хотя эта любовь и не обходилась без некоторой доли тщеславия, потому что со временем она надеялась занять место Дельфины и была всецело ему предана. Однако ей приходилось многое сносить от сенатора, который бывал груб со всеми, кем хоть сколько-нибудь дорожил. Однажды, это было как раз во время исчезновения Алехандры, она осмелилась явиться в дом Эстевеса под предлогом беспокойства о судьбе его дочери, но он довольно грубо выставил ее вон, заявив при этом, что семья для него — «святое». Потом он, правда, весьма галантно извинился, прислав ей с посыльным роскошный букет роз и несколько необычную для него записку. Перла сохранила ее как память о его галантности. В этой записке было всего четыре строки:

«Если бы я обладал властью Всевышнего, то повелел бы именовать женщиной только тебя, Перла. Но я всего-навсего мужчина, а потому прошу у тебя прощения за то, что не понял твоих чувств. С любовью Самуэль».

Перла, конечно, простила, не могла не простить, и все же ее не покидало чувство неудовлетворенности. Ее состояние, в сущности, объяснялось достаточно просто. Она уже не соглашалась на роль неприхотливой секретарши, с которой можно заниматься любовью прямо в кабинете, а мечтала теперь об иной роли, позволявшей ей управлять этим импульсивным и недоверчивым человеком.

— Так я прощен или прикажешь мне умереть у твоих ног? — скользя усами по ее стройной шее, интересовался Эстевес, явившийся к ней домой вскоре после посыльного. Перла лишь слабо увертывалась, зная, что не в силах долго противиться его ласкам.

— Подожди, Самуэль, — произнесла она, кладя свою руку поверх его руки, лежавшей у нее на колене, — я хочу, чтобы ты понял одно — это была не просто ссора, ты нанес мне глубокую рану…

— И как же мне ее лечить? — усмехнулся Эстевес. — Я думал, что лучшее средство — это мои ласки и поцелуи, но сегодня ты на себя не похожа. Скажи слово — и мы найдем другое.

Перле показалось, что она уже близка к заветной цели, осталось лишь проявить немного терпения. Освободившись от объятий Эстевеса, она встала и, подойдя к сервировочному столику, взяла бокал с шампанским. Пусть только он выполнит ее просьбу, и это будет тот первый шаг, за которым последуют и все остальные!