Тайные сады Могадора - [41]
Мое путешествие по садам, которые я посещаю в книге, началось давным-давно, раньше, чем я задумал этот роман. Тогда я жил в Париже, недалеко от кондитерской с удивительным названием «Тысяча листьев». Однажды в ней случился пожар, которого кондитерская не пережила, и на ее месте появилась книжная лавка, самое интеллектуальное место района. Занятно, что первоначальное имя было унаследовано новым хозяином. И как дань недавнему прошлому там открыли любопытный отдел гастрономической литературы. «Тысяча листьев» пала жертвой кризиса, подкосившего многие парижские книжные в семидесятых годах, прежде чем начала проводиться в жизнь спасительная политика фиксированных цен. Лавка проработала всего девять лет. И, словно невольный предвестник цветочного магазина, в который несколько лет спустя превратилась кондитерская с говорящим именем, прежде чем книжная лавка закрылась окончательно, в последней возник отдел книг по садоводству, в том числе весьма неоднозначных. Именно тогда во мне родилась страсть к удивительным садам и историям, которые свиваются и ткутся вокруг них.
Стоит рассказать об этих книгах, не обо всех, а только самых основных. Среди прочих трудов о садах и садоводстве нам помогало жить прежде всего «Избирательное сродство» Гёте. Это химический термин, который к тому же используется в садоводстве, когда речь идет об обработке подвоя, черенков и прививок. А в этой книге термин использовался как метафора любовных комбинаций среди пар абсолютно взаимозаменяемых людей — тех, кого сегодня называют свингерами. В своем классическом труде «Беседы с Гёте» Иоганн Петер Эккерман подробно описывает сад великого немецкого поэта в Веймаре, тенистые кроны огромных деревьев, которые когда-то, сорок лет назад, поэт посадил своими руками. И поражается собственному парадоксальному восприятию дикой природы. Роман Гёте написан в 1809 году, и среди прочего поэт с жаром защищает новое явление в садово-парковом искусстве — современный английский парк. Английский парк выступает антагонистом четкой геометрии парка французского, который, по мнению автора, является символом косности и разложения Старого Режима. По этим же соображениям увидел свет великолепный и талантливейший текст Горация Уолпола «История современных вкусов в садоводстве» (1770), на испанский язык его перевел, написал вступительную статью и откомментировал Пабло Солер Фрост в 1998 году в серии «Книги в преддверии». Я довольно много читал Уолпола, с его интерпретациями «Потерянного рая» Мильтона и нравов китайских императоров. Основной тезис Уолпола заключается в следующем: только либеральное общество — порожденное скрытыми и неясными лабиринтами, вытащить на свет или перестроить которые не под силу ни монархам, ни государству, — способно устраивать поэтические сады, чьи виды, чьи пейзажи действительно напоминают природные. Благодаря чтению Уолпола я понял, как сильно он повлиял на Борхеса: знаменитый «Сад расходящихся тропок» (1941) показывает, что для парков и садов пространство не менее важно, чем время.
Говоря о мистических временах и книгах — как о Библии, так и о Коране, — обнаруживаем, что в истории цивилизации находились вдохновенные распространители, пропагандисты садово-парковых практик: «Закрытый монастырь» как средневековый монастырский сад — метафора того рая запрещенных вкусов и желаний, над которыми надзирает и за которые жестоко карает бог наказующий. С другой стороны, чувственный арабский сад, с его четырьмя сторонами, разделенными поющими фонтанами, вдохновлен именно отрывком из Корана, где говорится о четырех разных по вкусу реках, которые текут в раю. Рай, сотворенный богом — одновременно гедонистом и воином. В XIV веке поэт Ибн Замрак написал длинную радостную поэму в форме диалога сада и дворца. Но следует отметить, что страницы стали стенами дворца в Гранаде — Альгамбры. Фризы поют: манускрипт садовника — волнообразная каллиграфия на стенах. Поэты-романтики Виктор Гюго и Теофил Готье так подробно и вдохновенно описали свое видение садов Альгамбры («где слышатся магические звуки луны и ночи, где тысячи арабских арок растут и скрещиваются меж собой и клевер белый шелестит на стенах»), что многие французские садовники желали сотворить нечто подобное на свой манер. Не так далеко от Альгамбры отстоят «Очарованные сады» Фердинанда Бака (1925) и «Голубятни» (1926), появившиеся на свет в Париже в «Luis Conard Editeur». Оба произведения вновь возродили в средиземноморском мире XX века идею романтического гедонизма, находясь под известным влиянием работ Луиса Баррагана. В 1990 и 1991 годах все эти книги были переизданы факсимильно Архитектурным колледжем в Халиско. Директор гранадского ботанического сада Хосе Тито Рохо хранит испанское издание французского классика Мишеля Баридона, переведенного Хуаном Калатравой, — «Сады: пейзажисты, садовники, поэты» (Abada Editores, 2005). Там подробно сравниваются между собой сады эпохи барокко и эпохи Возрождения, но особо интересно, что есть описания и средневековых садов, и исламских. В отношении монастырских садов ближе всего стоит описание монастыря Санто-Доминго в Оахаке, принадлежащее перу брата Хуана Кабальеро, местного главы ордена, который создал где-то между 1785 и 1788 годами иллюстрированный каталог растений провинции Оахака «Естественная дендрология и американская ботанеология, или Трактат о травах Америки»; переиздан факсимильно в 1998 году библиотекой Бургоа, где и по сей день хранится оригинал трактата. Помимо оригинального теста и иллюстраций, в книге есть вступительная статья Марии-Исабель Гранен и пролог Элиаса Трабульсе. Переплет выполнен из великолепной бумаги, произведенной в Оахаке из удивительного растения-эндемика — чичикастля. Подобно птице феникс, сад монастыря Санто-Доминго превратился в Этноботанический сад Оахаки, хранителем которого трудится Алехандро де Авила. В этом благородном занятии ему помогают многочисленные общественные организации, одной из которых руководит Франсиско Толедо. Де Авила описывает увлекательнейшую одиссею растений и взаимоотношения между растениями и человеком в восхитительном очерке, напечатанном в качестве предисловия к фотоальбому Сесилии Сальседо «Шип и плод» (Artes de México, 2006). Эта статья знакомит нас с удивительными и загадочными местными растениями. Мой «Сад доказательств» — скромная дань уважения этому легендарному и восхитительному проекту.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Вот уже тридцать лет Элис Манро называют лучшим в мире автором коротких рассказов, но к российскому читателю ее книги приходят только теперь, после того, как писательница получила Нобелевскую премию по литературе. Критика постоянно сравнивает Манро с Чеховым, и это сравнение не лишено оснований: подобно русскому писателю, она умеет рассказать историю так, что читатели, даже принадлежащие к совсем другой культуре, узнают в героях самих себя. В своем новейшем сборнике «Дороже самой жизни» Манро опять вдыхает в героев настоящую жизнь со всеми ее изъянами и нюансами.
Впервые на русском языке его поздний роман «Сентябрьские розы», который ни в чем не уступает полюбившимся русскому читателю книгам Моруа «Письма к незнакомке» и «Превратности судьбы». Автор вновь исследует тончайшие проявления человеческих страстей. Герой романа – знаменитый писатель Гийом Фонтен, чьими книгами зачитывается Франция. В его жизни, прекрасно отлаженной заботливой женой, все идет своим чередом. Ему недостает лишь чуда – чуда любви, благодаря которой осень жизни вновь становится весной.
Трумен Капоте, автор таких бестселлеров, как «Завтрак у Тиффани» (повесть, прославленная в 1961 году экранизацией с Одри Хепберн в главной роли), «Голоса травы», «Другие голоса, другие комнаты», «Призраки в солнечном свете» и прочих, входит в число крупнейших американских прозаиков XX века. Самым значительным произведением Капоте многие считают роман «Хладнокровное убийство», основанный на истории реального преступления и раскрывающий природу насилия как сложного социального и психологического феномена.
Роман «Школа для дураков» – одно из самых значительных явлений русской литературы конца ХХ века. По определению самого автора, это книга «об утонченном и странном мальчике, страдающем раздвоением личности… который не может примириться с окружающей действительностью» и который, приобщаясь к миру взрослых, открывает присутствие в мире любви и смерти. По-прежнему остаются актуальными слова первого издателя романа Карла Проффера: «Ничего подобного нет ни в современной русской литературе, ни в русской литературе вообще».