Тайные дневники Шарлотты Бронте - [145]

Тогда он собрал свои вещи, включая различные напоминания о Бронте и многие личные и литературные принадлежности Шарлотты, и вернулся в Банахер в компании Платона, последней собаки Патрика. Королевской школой по-прежнему управлял его кузен Джеймс Белл. Тетя Артура Гарриет жила в симпатичном маленьком домике на вершине холма, к которому примыкало двадцать акров земли. Артур поселился с ней и ее дочерью Мэри-Энн и стал вести тихую жизнь фермера, отказавшись от служения церкви. Марта Браун, которая в далеком прошлом терпеть его не могла, стала ему добрым другом и гостила у него часто и подолгу.

Мэри-Энн всегда любила своего кузена, и через девять с половиной лет после смерти Шарлотты они с Артуром тихо поженились.

По общему мнению, его второй брак, хотя и бездетный, был счастливым, основанным скорее на дружбе и взаимопонимании, чем на страсти. Артур не скрывал от Мэри-Энн своих чувств, признаваясь, что «похоронил сердце с первой женой». Мэри-Энн, к ее чести, все понимала. Написанный Ричмондом портрет Шарлотты висел в их гостиной более сорока лет, пока Артур не умер в 1906 году в возрасте восьмидесяти восьми лет. В случае настоятельных просьб он с огромной гордостью писал и говорил о своей прославленной первой жене, но избегал публичности до конца дней.

В последние годы жизни Артур поделился некоторыми юношескими работами, рисунками и другими памятными вещами Шарлотты с одним из ее биографов. Если Артур действительно являлся хранителем ее дневников, то было вполне в его характере, с его тягой к интимности, укрыть драгоценные тетради от глаз читателей. Возможно, они до сих пор лежат в Ирландии, точнее, в Банахере, в подвале дома на холме, погребенные со всеми предосторожностями и любовью человеком, который всегда обожал свою Шарлотту.

ИЗБРАННАЯ ПЕРЕПИСКА ШАРЛОТТЫ БРОНТЕ

О ЧТЕНИИ И СОЧИНИТЕЛЬСТВЕ

От поэта-лауреата Роберта Саути (которому двадцатилетиям Шарлотта послала подборку своих стихотворений)

12 марта 1837 года. Мадам… Вы просили не совета касательно приложения Ваших талантов, но моего мнения о них; и все же мнение стоит мало, а совет — много. Вы несомненно обладаете, и в весьма превосходной степени, тем, что Вордсворт называет «даром стихосложения». Я не преумаляю этот дар, утверждая, что в наши дни он нередок… Любой… честолюбиво мечтающий об известности в поэзии должен быть готов к разочарованию. Но Вам, если Вы заботитесь о собственном счастье, следует развивать свой талант без мысли об известности… Грезы, которым Вы привычно предаетесь, могут привести к душевному расстройству; по сравнению с грезами все обычные мирские занятия покажутся Вам скучными и невыгодными, и Вы станете к ним непригодны, не став пригодной к чему-то другому. Женщина не может зарабатывать на жизнь литературой, и это справедливо. Чем больше она занята своими священными обязанностями, тем меньше времени у нее остается на творчество, пусть даже в качестве награды и отдыха. Вы еще не были призваны к исполнению этих обязанностей, а когда будете, слава потеряет для Вас свою привлекательность. Вы перестанете искать переживаний в воображении…

Но не подумайте, будто я принижаю дар, которым Вы обладаете, или отговариваю упражнять его. Я только заклинаю Вас считать его лишь средством для достижения блага и использовать подобным образом. Пишите стихи ради них самих… а не в расчете на славу; чем меньше Вы стремитесь к ней, тем более вероятно, что Вы заслужите ее и в конце концов обретете. Такой подход будет благотворен для сердца и души и сможет стать вернейшим способом, после религии, успокоить мятущийся дух и возвысить его. Вы вложите в стихи лучшие мысли и мудрые чувства и тем самым отточите и усилите свою поэзию.

Из ответа Шарлотты Роберту Саути

16 марта 1837 года. Сэр… при первом прочтении Вашего письма я испытала только стыд и сожаления о том, что осмелилась побеспокоить Вас своим незрелым пустозвонством; болезненный жар прилил к моим щекам, когда я вспомнила о кипах бумаги, исписанной тем, что некогда приносило мне столько радости, но теперь стало лишь источником смущения; и все же когда я немного поразмыслила и перечла письмо вновь и вновь, передо мной забрезжила надежда. Вы не запрещаете мне писать. Вы только предостерегаете меня от недальновидного забвения своего истинного долга ради воображаемых удовольствий, от сочинительства из стремления к славе… Вы любезно предлагаете мне писать стихи ради них самих, при условии, что я не оставлю в небрежении ни одной из своих обязанностей ради погони за единственным, всепоглощающим, изысканным наслаждением…

По совету отца, который с детства наставлял меня не менее мудрым и дружелюбным образом, я стремлюсь не только досконально выполнять все обязанности, положенные женщине, но и питаю к ним глубокий интерес. Это не всегда просто, поскольку порой я предпочла бы не учить или шить, а читать или писать; но я стараюсь обуздать себя, и отцовская похвала — щедрая награда за подобные лишения. Позвольте еще раз поблагодарить Вас с искренним чувством. Уверена, что больше никогда не захочу увидеть свое имя в печати, а если подобное честолюбивое желание и возникнет, я подавлю его, перечитав письмо Саути.